Читать книгу - "Зимняя вишня - Владимир Валуцкий"

Видно было, что хозяйка не предполагала вторжения гостей, и оттого Пал Палыч чувствовал неловкость и необходимость уйти — но уйти не мог, что-то удерживало его в комнате, и было это не простым любопытством, но каким-то запретным, манящим желанием подольше побыть рядом с прошлым.

И вдруг среди неразберихи, среди полочек с потрепанными книгами по театру, аптечных пузырьков, актерских фотографий и репродукций из журналов Пал Палыч узнал то, что ему больше всего хотелось увидеть здесь: старую, пожелтевшую афишу с анонсом «Любови Яровой» и пятидесятилетней давности датой. Он подошел к ней и долго стоял неподвижно.

— Ты здесь, Палыч? — просунулась в дверь встревоженная Катя. — Почему ты ушел?

— Посмотри, Катенька, — глухим голосом сказал Пал Палыч. — Это первая наша с бабушкой афиша… Саратов, двадцать девятый год…

Катя заглянула в список действующих лиц.

— Нет, Катенька, не там… Совсем внизу, мелким шрифтом…

— «В ролях матросов и обывателей артисты театра», — прочла Катя. — Но здесь же нет ваших фамилий!

— Нет, — сказал Пал Палыч. — Тогда это называлось — статисты… фигуранты…

Он все глядел на афишу.

— А у меня вот такой не сохранилось…

— Пойдем, Палыч, — Кате не нравилось, что дед впадает в лирическое состояние, она потянула его за рукав. — Нехорошо, нас сюда не звали… И спектакль скоро кончается… Пошли!

— Я вас вижу!.. Иду! — крикнула Мария Бенедиктовна, приподнявшись на цыпочки над головами окружавших ее товарищей и помахав Пал Палычу и Кате рукой.

Они поджидали ее в сторонке, возле гардероба, а Мария Бенедиктовна принимала поздравления, улыбалась, целовалась сердечно с незнакомыми старичками и старушками. Наконец она вырвалась из окружения и пошла навстречу Пал Палычу — радостная, подвижная, раскрасневшаяся, заранее протягивая руку для поцелуя.

— Мило, замечательно, что приехали! Катенька!.. — Мария Бенедиктовна присела, чтобы поцеловать внучку. — Она совсем невеста! И копия матери! Ну, как мы учимся? — Катя не знала, что отвечать, и Мария Бенедиктовна поднялась, не дождавшись ответа, — она не могла сосредоточиться, остыть от возбуждения, да еще надо было ежеминутно улыбаться проходившим мимо людям.

— Ну? — спросила она теперь Пал Палыча. — Ну — как тебе, только честно?.. Ведь неплохо, верно?

— Да, да, — закивал Пал Палыч. — Превосходно, превосходно!..

— Правда? — спросила Мария Бенедиктовна утвердительным тоном, словно и не могло быть иначе. — А тебе, Катенька, тоже понравилось? Правда, славные костюмы? Мы ведь сами шили — все сами.

— Это замечательно… замечательно, — повторял Пал Палыч со всей силой убежденности.

— Я — как? Кажется, во втором акте я немножечко наиграла?

— Может быть, самую малость… Но в остальном — очень убедительно, очень!..

— Ах, льстец! — Мария Бенедиктовна погрозила пальцем, но скорее для проформы. — Но монолог мне действительно удался?

— И монолог и песенка… как там? «Что может женщина веселой…»

— Не так! «Пускай отныне будет вам известно…» — начала Мария Бенедиктовна, но Пал Палыч перебил ее с огромным чувством:

— Ты играла восхитительно, увлеченно, смело!.. Огромное, от души тебе спасибо, Маша!..

Катя глядела на деда и ничего не понимала. Игра, законы которой ей были неизвестны, продолжалась; теперь и Пал Палыч участвовал в ней, и — самое странное — искренне, взволнованно.

— Я вас приглашаю, — сказала растроганная Мария Бенедиктовна и протянула руки Пал Палычу и Кате. — Сейчас у нас скромный дружеский ужин…

— Спасибо, Маша, — покачал головой Пал Палыч. — Нам ехать пора. — И протянул гардеробщице номерки от пальто.

Мария Бенедиктовна широко открыла глаза.

— Вот тебе раз! Очень жаль, — воскликнула она, впрочем, без слишком большого сожаления. — Будет очень мило. Платон Ипполитыч будет петь старинные романсы при свечах.

Пал Палыч надевал пальто.

— Спектакль, Маша, вечером, в Белых Ключах.

— А как там мой крестник? Петя Стрижов? — Мария Бенедиктовна бросила взгляд на цепочку людей, потянувшихся наверх по лестнице в столовую. — Я, помню, ужасно билась с его дикцией.

— Петя? Проклевывается. Через годик-другой будет актером.

— А ты, Катенька? Ты не хочешь стать актрисой?

— Не хочу, — ответила Катя.

— Она — не в нашу породу. Ну, прощайте, милые мои. — Пал Палыч поцеловал жене руку, и она стала подниматься вслед за всеми по лестнице. — Да, Паша, — спросила она сверху, — а как я выглядела?

— Поразительно молодо, Маша!.. Как тебе это удается?

— А!.. Секрет! Секрет, голубчик! — ответила Мария Бенедиктовна и засмеялась, очень довольная. — А ты, Катенька, зря, — крикнула она внучке. — Актер — это посланник божий, быть актером — прекрасно!

Крепкие старички поволокли наверх пальму, скрыв на мгновение Марию Бенедиктовну, и Пал Палыч поспешил к выходу.

Они долго шли молча по шоссе, голосуя попутным машинам. К вечеру небо заволокло тучами, похолодал ветер, и вот-вот собирался дождь. Пал Палыч прятал нос в шарф и шагал сердито и быстро, так что Катя отставала.

— Ну? — вдруг остановился он и повернулся к внучке. — Что в рот воды набрала?..

— А ты — что сердишься? — подняла глаза Катя, и Пал Палыч, не ответив, зашагал дальше. — Разве она вправду хорошо играла?..

— Что значит — плохо, хорошо?.. — Пал Палыч отскочил от обдавшего их грязью грузовика и погрозил ему вслед кулаком. — Да, плохо, если вам угодно! Но мне дороже другое! Святое!.. Углы, кочевья, пересадки, рожденье твоего отца… Удачи, неудачи — общая память, одна на двоих, как та афиша, — не разделишь!

— Значит, ей вообще не нужно было поступать в театр! — упрямо возразила Катя. — При чем здесь память?

— При том, что ты ни черта не понимаешь! — крикнул Пал Палыч. — Девчонка!.. В театр не поступают, в театр попадают — как в тюрьму или под колеса поезда! Раз и до конца дней! Как я могу сказать ей правду, если в этих спектаклях — последний смысл ее жизни?..

Катя молчала и постукивала по мостовой каблучками туфелек, всем своим видом показывая, что не желает верить в утешительные свойства лжи.

Что-то неладное Пал Палыч заметил, еще подходя к колхозному клубу: огни не горели, народа не было, здание высилось неприветливо. Заперты были и парадные двери. Пал Палыч безуспешно их подергал, с тревогой посмотрев на Катю, побежал к служебному входу.

В фойе горела тусклая лампочка, громоздились перевернутые стулья. Старик сторож, с охотой отложив швабру, разглядывал гостей.

— Пал Палыч? — удивился он. — А ваши уехали, еще до обеда.