Читать книгу - "Момент - Дуглас Кеннеди"

— А что такое Zlota Baba? — поинтересовался я.

— Золотая баба.

— Проявление нежности, — сказал Павел по-немецки.

— Нет, источник раздражения. Короче, заткнись, я больше не желаю тебя слушать. Лучше спрошу твоего милого американского друга…

— Вообще-то мы не друзья, — перебил я ее.

— Что ж, тогда ты мне нравишься еще больше. Я здесь главная по рок-н-роллу. Составляю программы дегенератской музыки, которую мы транслируем на ту сторону. А ты чем занимаешься?

— Я пишу.

— Уверена, что пишешь интересно. Надеюсь, еще увидимся.

Она вернула наушники на место и, отъехав на стуле, повернулась к Павлу спиной.

— Похоже, ты неотразимо действуешь на женщин, — сказал я, когда мы отошли от стола Малгоржаты.

— Так и есть, тем более что она была моим очередным трофеем.

— Позволь тебя спросить. Есть здесь кто-то, с кем ты не спал?

— С ней, — сказал он, кивая в сторону женщины, которая пересекала офис, направляясь в одну из студий.

Петра. Я сомневался, что она услышала Павла, но в тот самый момент, когда он произнес «С ней», она повернула голову. Увидев меня, она, казалось, слегка опешила. И опять еле заметная улыбка коснулась ее губ, но тут же померкла, и меня удостоили лишь кивком головы. Я вновь испытал странное чувство, будто меня пронзило током. Хотя наш визуальный контакт длился всего несколько секунд, я поймал себя на том, что не могу оторвать от нее взгляда. На этот раз я успел заметить и стройность ее ног, и грациозное покачивание бедер, и жест, которым она поправила волосы. Подойдя к двери студии, она быстро обернулась и снова посмотрела в мою сторону. Это был взгляд, который не значил ничего и значил все. Это был всего лишь взгляд. Но я просиял. Она опустила голову и решительно зашла в студию звукозаписи. Меня охватило беспокойство — не дал ли я маху, так широко улыбнувшись ей? — возможно, слишком поспешно сократил дистанцию или переступил какую-то невидимую и неведомую мне границу. Я не мог знать, почему она так струсила и нырнула в дверь, но меня это задело. Я уже чувствовал, что буду еще долго терзаться сомнениями. Выброси это из головы сейчас же, призывал мой разум. Это все твои выдумки, романтические фантазии. Вы не обменялись и десятком слов. А ты уже пытаешься сплести роман из какого-то мимолетного взгляда.

Тем временем Павел, казалось, ничего не заметил и продолжал говорить. Но то, что я услышал, меня заинтересовало.

— Она неприкасаемая, — сказал он, кивая на студию, где Петра уже обсуждала что-то с мужчиной, сидящим за микрофоном.

— Я вижу, — ответил я, уставившись на звуконепроницаемую перегородку.

Петра будто бы смеялась рядом с этим непривлекательным типом лет тридцати и даже коснулась его плеча, когда он, очевидно, сказал что-то забавное. Это ее бойфренд, прошипел мой внутренний дерьмометр. Можешь распрощаться со своей романтической мечтой.

Павел все говорил:

— И не только это. Про нее вообще толком ничего не известно, кроме того что она с Востока и ее выгнали из ГДР за неблагонадежность, что у нас только приветствуется. Ходили слухи, на той стороне у нее был мужчина, тоже «политический», и он до сих пор там заперт. Но никому, за исключением герра директора и наших вездесущих шпионов из ЮСИА, не ведомы тайны Петры Дуссманн.

— Она встречается с кем-нибудь? — спросил я как можно более непринужденно.

— Понятия не имею. Но если ты подумываешь о том, чтобы приударить за ней, советую не тратить время. Она здесь самый закрытый человек. Всегда пунктуальна, всегда профессиональна, вдумчива и интеллигентна, не говоря уже об отменном качестве ее переводов. Помимо этого — ничего. Ни с кем из нас не общается. Несколько месяцев назад, на рождественской вечеринке, она побыла около часа, поболтала кое с кем и ушла. Кажется, она живет в Кройцберге.

А вот это уже хорошая новость, но я решил не делиться с Павлом своей радостью от такого соседства. Мой взгляд был по-прежнему прикован к студии звукозаписи. Петра закончила беседу с человеком за микрофоном и подошла к двери, помахав ему на прощание. Будь они любовниками, она бы наверняка поцеловала его или — если уж она так старается держать в тайне свою личную жизнь — послала бы ему многозначительный взгляд.

О боже, как патетично. Ты пытаешься уловить какой-то взгляд с расстояния в тридцать шагов, а в невинном трепе между коллегами ищешь нечто большее. Что с тобой стряслось? Почему ты вдруг так резко отупел?

Распахнулась дверь студии. Оттуда вышла Петра и, опустив голову, не глядя в мою сторону, свернула налево и покинула офисное помещение. Меня захлестывал поток самых разных мыслей, но почти все они крутились вокруг страстного желания броситься за ней. Хоть я и пытался убедить себя в том, что все это лишь глупая игра воображения, смириться с таким простым объяснением было невозможно. Нет, здесь было что-то еще. Мощное и незнакомое. Я как будто оказался на чужом поле и пребывал в полной растерянности… и это через десять минут после первого знакомства.

И почему, черт возьми, она не посмотрела в мою сторону, выходя из студии?

— Не скрою, однажды я подкатил к ней, — продолжал Павел. — Никакого намека на интерес с ее стороны. Все девчонки — даже Большая Сорайя — обычно начинают флиртовать, даже если не настроены на продолжение. Но только не наша Осей[53]. Это неприступная крепость. У нас в Польше шутят: хуже убежденного советского коммуниста может быть только убежденный немецкий коммунист.

— Но раз ее выдворили из ГДР, выходит, убежденной коммунисткой она не была.

— Возможно, но идеологию системы успела впитать.

— Вряд ли, если она закончила как диссидентка.

— Все диссиденты одинаковые: начинают как убежденные коммунисты, а потом настолько разочаровываются в своих идеалах, что вступают на тропу оппозиции. В этом они чем-то похожи на отлученных от церкви священников, из которых всегда получаются самые яростные еретики, трахающие всех баб без разбору.

— Это и с тобой произошло? — спросил я.

— А, понимаю, ты, как все американцы, считаешь, что любой, кто сбежал из страны Варшавского договора, априори Иван Денисович. Или что мы настолько угнетенные, что просто мечтаем рвануть на Запад.

— Ты же рванул.

— Но по куда более прозаическим причинам. Меня приняли в киношколу Гамбурга, и я получил разрешение правительства на выезд.

— Без каких-либо условий?

— О, разумеется, условий было поставлено немало, куда ж без них. Впрочем, я сейчас не расположен к разговору на эту тему. Возможно, потом, когда мы познакомимся поближе. А пока я хочу узнать твои идеи насчет будущего эссе.

Мы уже подошли к рабочему месту Павла. Один угол его стеклянной перегородки был завешен большим плакатом «Солидарности», а рядом висела фотография, на которой Павел в темных очках и кожаной куртке стоял рядом с мужчиной лет пятидесяти, тоже в черной кожаной куртке и квадратных темных очках.