Читать книгу - "За морем - Беатрис Уильямс"

— Впрочем, я, возможно, и ошибся, — пожал плечами Джулиан, пропуская меня через вращающиеся двери на щербатый тротуар Восемьдесят шестой улицы, в суету вечернего города. — Только мне показалось вполне естественным, что ты испытала то же чувство притяжения, что и я. Как будто все разом встало на свои места.

— А, так вот как это работает у красавчиков вроде тебя! Стоит тебе почувствовать подобное влечение — и все, девушка уже у тебя на поводу.

— Ты нарочно делаешь вид, что меня не понимаешь. А куда, кстати, ты хотела бы сейчас отправиться?

Мы остановились на углу Восемьдесят шестой и Лексингтон-авеню, с открывающимся с восточной стороны парком.

— Ну, думаю, мне не помешало бы заглянуть домой переодеться, верно?

Мы повернули влево и двинулись по Лексингтон. После дождливой интерлюдии вчерашнего дня вновь воцарилась хорошая погода, между ватными облаками то и дело пробивались слепящие потоки солнечных лучей; на тротуарах кругом толклись горожане, многие — с детскими колясками.

— Похоже, ты вбила себе в голову, — заговорил Джулиан, вновь берясь за ту же нить беседы, — будто я нечто вроде… плейбоя. Кажется, так это называется?

— Этого я не говорила.

— Но ты упрекала меня, будто я развлекаюсь с супермоделями и актрисами…

— Ни в чем я тебя не упрекала! Я просто предположила, что тебе вполне пристало проводить с ними время. В смысле, такому успешному и привлекательному мужчине, как ты.

— Вот чего я никогда не понимал в нынешней эпохе, — произнес Джулиан, — так это всеобщего преклонения перед… как там они называются?.. знаменитостями, да. Конечно, у каждого времени есть какая-то своя одержимость, — но тут такое впечатление, будто тщеславие внезапно перекрасилось из порока в добродетель.

— Однако все мы тщеславны, — добавила я. — В смысле, все на это покупаемся. Разве не так?

Пару кварталов мы прошли в молчании, задумчиво глядя на тротуар в нескольких шагах перед собой.

— Кейт, — заговорил наконец Джулиан, — думаю, это довольно расхожее клише и в некотором смысле сомнительный комплимент, когда восхваляют чью-то внутреннюю красоту. Мне бы ни в коей мере не хотелось преумалять твои внешние достоинства, от которых, признаюсь, у меня порой замирает дыхание. И все же я не мог бы этого испытывать при виде просто симпатичного личика. Здесь все сошлось воедино, это… какая-то одержимость тобою, Кейт.

Я попыталась что-то ответить, но горло у меня словно сдавило тисками. Мы оба остановились, и Джулиан потянул меня к углублению в стене возле витрины винного погребка.

— Ты всякий раз меня чем-то заново удивляешь, Кейт. Причем чем-то таким, чего я даже не подозревал. Эти твои танцы, например.

— Ой да ладно. Я, если честно, не очень-то в этом блистаю.

— Ты говоришь о технике движений, — пожал он плечами, — в которой я совершенно не разбираюсь. Я же видел лишь то, сколько в тебе естественной грации, как ты держалась, двигалась или, вернее сказать, парила. Ты обладаешь несомненным врожденным благородством, дорогая, достоинством, которое проявляется у тебя во всем, постоянно приводя меня в восхищение…

Вплоть до этого момента я всячески старалась подавлять в себе страстную, неудержимую увлеченность Джулианом Лоуренсом. Я прекрасно знала свои слабые места, собственную уязвимость. Любые романтические иллюзии давно уже были попраны и раздавлены грубой и рациональной пятой студенческой жизни в колледже.

Первая, как это нередко случается с поздними цветками вроде меня, подстерегла меня в библиотеке, сразу после коротеньких каникул по случаю Дня Благодарения: очаровательный, уверенный в себе властитель моих грез, красивый, с томными глазами. Мы пофлиртовали с ним примерно пару недель, прежде чем он позвал меня в кино в компании друзей — его друзей, разумеется, — после чего последовало приглашение посмотреть футбольный матч с висконсинскими «Пэкерсами» у него на съемной квартире вне кампуса. Уже потом я поняла, что это вполне обычная, общепринятая и почти беспроигрышная уловка.

Я сидела на диванчике в гостиной в окружении его соседей, угощаясь явно перележалыми кукурузными чипсами с сальсой и попивая из бутылки легкое пиво. Когда же настал перерыв между таймами, парень поднялся, вышел в коридор, и спустя минуту оттуда донесся его голос: «Слушай, Кейт, зайди-ка ко мне в комнату. Хочу тебе тут кое-что показать». Я поднялась с низкого просиженного дивана, чувствуя, как старательно отводят глаза приятели моего друга, и вышла в узкий коридор с холостяцкими запахами застарелых пивных паров и нестираного белья, которые тщетно пытался перекрыть вязкий аромат освежителя воздуха. «Пусть будет как будет, — сказала я себе. — Может, это и совсем не то, о чем ты мечтала, но в реальном мире так обычно и происходит. Не будь слишком благоразумной и не трусь — через это надо пройти».

Едва мы с ним стянули одежду, я, жутко стесняясь, сообщила, что я девственница, на что он с легкостью ответил: дескать, все нормально, нам вовсе нет надобности делать все по полной программе. И в формальном смысле ничего и правда не случилось. Однако когда я часом позже холодной звездной ночью ехала на велосипеде к своему общежитию, когда руки у меня все так же немели и горели огнем, а прижавшаяся к седлу плоть непривычно сочилась влагой, я знала, что больше не невинна.

Потом он еще несколько раз приглашал меня к себе — я тогда еще не слышала выражения «зов плоти» в подобном контексте, — пока не подобрались рождественские каникулы и он попросту забыл обо мне. Однажды, уже весной, он позвонил мне снова — как гром среди ясного неба, — потому что один его приятель объявил, будто бы я растрезвонила всей общаге, что с ним переспала. Заикаясь от волнения, я сказала, что я тут вовсе ни при чем, смутно припоминая тоскливый пятничный вечер, когда я частично поделилась той историей с подружкой, которой вроде бы вполне могла довериться. Потом я повесила трубку и разревелась. Не потому, что он несправедливо меня отчитал, и не потому, что он мне все еще нравился, а потому что именно он первый так близко, так интимно прикоснулся к моему телу, но так по-настоящему и не узнал меня; он не понял даже такой простой вещи: я ни за что не стала бы всем распространяться, что занималась с кем-то сексом.

И теперь, стоя в тени неряшливой витрины, в окружении ящиков с фруктами и расплющенных картонных коробок, перед совсем уже другим человеком — перед Джулианом Лоуренсом, — но чувствуя себя все такой же жалкой и беспомощной, я потерянно уткнулась взглядом в растрескавшийся, испещренный масляными пятнами асфальт.

Тут я почувствовала, как Джулиан скользнул ладонью к моей руке, взяв ее уверенно и крепко, и, развернув, повел вперед.

— Ты мне вот что объясни, — сказал он. — Почему именно балет?

Я сглотнула застрявший в горле ком.

— Господи, не знаю. Я просто подыскивала для себя какое-нибудь занятие помимо бега. То есть пробежек по парку. Подружки мои занялись йогой, пилатесом и чем-то там еще. И вот однажды утром в подземке я проходила мимо рекламного плаката, на котором балерина буквально зависла в воздухе — невероятно изящная и в то же время такая стройная и сильная. И тогда я подумала: вот оно! Вот какой я хочу стать.