Читать книгу - "Даль сибирская - Василий Шелехов"

Третьякова подобралась, готовясь выдержать ещё один экзамен. «Главное – не поддаться чувству! – говорила себе мысленно учительница. – Ни в коем случае не злиться, не психовать, не наказывать!» А проказница между тем медленно приближалась к учительскому столу. Она исключительно талантливо разыгрывала роль стопроцентной идиотки, абсолютно невменяемой. Растрепала, разметала волосы на голове, вывернула белки глаз, так что зрачки почти совсем исчезли, искривила рот, вывалила язык, растопырила в стороны руки и конвульсивно подергивала ими. Зрелище было не для слабонервных. Жуткий вид расхристанной, изуродованной человеческой фигуры не мог не вызывать содрогания и омерзения.

А класс ликовал от восторга! Многие девочки вскочили, а на задних партах поднялись на сиденья, чтобы лучше наблюдать за происходящим. Они знали: сейчас рассвирепевшая учительница надаёт Верке пощечин, схватит за шиворот и потащит к директору, где ей добавят тумаков и упекут в карцер. Морозова же дергалась всё неистовее. Неотвратимое жестокое наказание не столько пугало её, сколько приводило в ярость. «Бей, бей, сволочь! Ты только прикидываешься доброй, хорошей! Ты такая же, как все наши воспитатели и учителя!» Таков был смысл этой хулиганской выходки.

Степанида Мелентьевна схватила Верочку обеими руками, привлекла, опрокинула себе на колени лицом вниз, ткнулась в растрёпанные волосы и, поглаживая её по спине, зашептала на ухо: «Бедная ты моя, хорошая ты моя! Бедняжечка! Не надо, успокойся, успокойся!»

Гам в классе мгновенно смолк. Дети замерли с раскрытыми ртами в тех позах, в каких застал их непонятный жест учительницы… Точно в сказке о заколдованном царстве, все будто бы окаменели по воле волшебника. Никто не мог сообразить, что произошло. Всё шло по хорошо известному сценарию, и вдруг!.. Главные действующие лица – Морозова и Третьякова – словно в воду нырнули! Учительский стол загораживал их, видна была лишь спина сильно наклонившейся Степаниды Мелентьевны да торчавшие из-за стола ноги Верочки в грубых башмаках из свиной кожи.

Дети таращили глазёнки, тянули шеи, переглядывались в надежде найти ответ у более сообразительных, но находили одно недоумение. «Что эта странная учительница делает с нашей Веркой? – мучил всех жгучий вопрос. – Душит её, что ли?! Да нет, если б душила, то с проклятьями и воплями! Да и Верка вырывалась бы, а она вон как спокойненько, точно мышка, затаилась, ногой не дрыгнет! В чем же дело?!»

Пауза длилась и длилась. Вдруг Морозова вскочила на ноги и с ревом ринулась назад, на заднюю парту, плюхнулась на своё место, обхватив голову руками, зарыдала. Взоры класса устремились на неё: что же всё-таки произошло? Почему Верка плачет? Что с нею сделала эта загадочная новая учительница?!

Ответа никто в тот момент не знал, но всем было ясно, что произошло что-то чрезвычайное и, по всей видимости, очень хорошее, способное полностью изменить существовавший доселе порядок в классе, а может, и во всём детдоме.

Помедлив с минуту, Степанида Мелентьевна спокойно, мягко промолвила:

– Ну что ж, девочки, продолжим урок. Не обращайте внимания на Веру. Пусть она успокоится. Всё хорошо.

И стала объяснять новый материал о шарообразности Земли, о магнитных полюсах. Ей показалось, что после случившегося даже осанка у девочек изменилась: они уже не исподлобья смотрели на неё, а более открыто, смелее. Во взглядах, устремлённых на неё, угадывался вопрос: «Так ты кто, Степанида Мелентьевна? Неужели не такая, как все? Ты добрая, да?» А Морозова до конца урока, уткнувшись в парту лицом, всё всхлипывала.

В конце сентября состоялся педсовет по итогам работы за первый месяц. Говорили об успеваемости, о дисциплине, внеклассной работе, привычно, буднично обсуждали дела, неизменные во все времена для всех школ. И вдруг выступление Третьяковой – о недопустимости физических наказаний!.. Учителя пребывала в шоке, хотя Степанида Мелентьевна дипломатично не сказала, о ком речь. Обвинить во всеуслышание Агриппину Константиновну, завуча, жену зам. министра, было бы несусветной глупостью. Третьякова прекрасно это понимала.

Никто не решался нарушить тяжёлое молчание. Напрасно Хрунько предлагал выступить по затронутому вопросу, учителя только переглядывались озадаченно. Одни негодовали в душе, уж больно, мол, эта новенькая прыткая, в чужой монастырь со своим уставом ломится, как бы лоб себе не расшибла. Другие призадумались и почувствовали вину за то, что привыкли плыть по течению, ни во что не вмешиваясь. Директор оказался в щекотливой ситуации, надо было реагировать хотя бы для проформы.

– Вы кого, Степанида Мелентьевна, конкретно имеете в виду?

– Я полагаю, те, о ком я говорю, знают, – последовал ответ.

– Вы боитесь, что ли, сказать прямо? – Хрунько провоцировал, подталкивал к скандалу и одновременно проверял, насколько силён и умён противник.

– Нет, я ничего и никого не боюсь! – отчеканила Третьякова. – Но уверена, что имею дело с настоящими педагогами, с воспитателями, умеющими учиться на ошибках.

– Ну что ж, – подытожил Хрунько, – примем к сведению.

Это прозвучало двусмысленно: то ли как одобрение за информацию, то ли как угроза за инакомыслие.

Дня через три после памятного происшествия с Верой Морозовой кареглазая смуглая татарочка Лиза Артюхова отказалась отвечать урок.

– Ну что ты молчишь, Лиза? Ну, не надо упрямиться, – уговаривала её Степанида Мелентьевна.

– Я голодна, – объяснила Артюхова.

– Голодна?! То есть как голодна?! Почему? Разве вас плохо кормят?

– Плохо.

– Мы сегодня не завтракали, – подала голос Таня Гордеева.

– Что-о?! – изумилась учительница. – Да неужели? Да не может быть!

– Да-да, правда! Мы сегодня ещё не ели! – хором подтвердил класс.

– И это не в первый раз, Степанида Мелентьевна, – добавила Гордеева. – Нас частенько без завтрака отправляют в школу.

Третьякова задумалась, девочки затаили дыхание, с надеждой взглядывая на неё. «Так это что же? Выходит, детей здесь не только бьют, но ещё и морят голодом?! Проконтролировать, прекратили или нет избивать детей, не так-то просто, но взять под контроль столовую вполне возможно».

– Так-так, значит, вас без завтрака оставляют… М-да… Но обедом-то вас, надеюсь, кормят? – решила продолжить разговор Третьякова на эту тему. – Обеды-то сытные, вкусные? На три блюда?

– Плохо, плохо кормят! – хором закричали девочки. – Невкусно! Жидко! Не наедаемся мы!

– Ну, первое-то блюдо с мясом?

– Какое там мясо, Степанида Мелентьевна! – вскочила с места Морозова. – Они не мясо, а какую-то кожу варят!

– Кожу?! – не поверила Третьякова. – Да не может быть! Какую кожу?

– Верно! Правда! – гомонили девочки. – Кожа, а не мясо! Ни за что не угрызешь! Не суп, а баланда!

– Ладно, всё, всё, успокойтесь! Тихо, девочки! – подытожила Третьякова. – Разберёмся. Постараюсь сделать всё, что смогу. Сегодня придётся вам потерпеть. Но уж больше никогда вы без завтрака на мои уроки не придёте! Обещаю.