Читать книгу - "Золотая лихорадка - Ю Мири"

— Эта клюшка стоила полтора, а то и два миллиона. А сколько стоит меч, с которым ты недавно забавлялся, — как думаешь? Это же «Бидзэн Осафунэ Нагамицу», он стоит десять миллионов иен! Пошёл за клюшкой, быстро.

Посмотрев на отца, подросток попытался одними глазами сказать ему: а что, если я вошёл сюда, сделав дубликат ключа, а клюшки у меня сейчас нет? Подросток решил, что во что бы то ни стало будет молчать.

Молчание длилось долго. Не в силах сдерживать злость и раздражение, Хидэтомо несколько раз кривил лицо, словно его сводило судорогой, и наконец не выдержал и первым открыл рот:

— Я велел принеси сюда клюшку, живо! Все оправдания потом. Если бы ты сказал правду, я бы тебя простил, Кадзуки. Сегодня я хочу с тобой поговорить серьёзно.

в том числе и о школе. Что ты сам в конце концов думаешь? И в зависимости от того, что ты мне скажешь, я приму меры. Собираюсь попросить директора школы, чтобы тебя взяли в общежитие. Ясно? Там житьё не сахар, иногда бывает хуже, чем в исправительной колонии. Ну давай, иди быстро за клюшкой.

Угроза была неожиданной, подросток вышел из подпольного помещения пошатываясь, словно от сотрясения мозга, и поднялся к себе. Что всё это значит? Его собираются поселить в доме школьного инструктора по физкультуре? Вспомнилось, что после случая с изнасилованием отец заговаривал о том, чтобы нанять домашним учителем студента-каратиста из университета Кокусикан, в голове мелькнуло и лицо Исодзаки, тренера школьного клуба регби. Этот Исодзаки отлично знает, как держать людей в страхе при помощи грубой силы. Если бы отец не был правой рукой у главы совета директоров, подростка наверняка избивали бы до полусмерти, угрозы такие он слышал не раз. Если его отправят жить в доме у Исодзаки, то лучше уж умереть. Придётся не только каждый день ходить вместе с ним в школу, но и стать членом команды регби, а там его ждут адские муки и унижение. Даже в свободное время регбисты будут сопровождать его повсюду на манер телохранителей, и, если он хоть на йоту нарушит требования Исодзаки, его неизбежно покарают, да так, что в другой раз сделать то же самое уже не захочется. Остаётся только попросить Канамото, чтобы он принёс клюшку. Не думая о том, что будет после, подросток бросился к телефону и набрал номер Канамото, но в ответ доносились только гудки.

Даже если человек охвачен ужасом, он надеется спастись и, загнанный в клетку страха, выжидает момент для побега. Но подросток уже перешёл эту черту и поддался панике. В момент, когда он повесил трубку, блеснула вспышка света, сменившаяся полной темнотой, в которой произошла смена декораций. С каждым взмахом ресниц глаза подростка, словно лучи карманного фонарика, выхватывали то вазу, то электрический шнур, то настольную лампу, а когда он оказался в кухне, взгляд упал на сковородку, фруктовый нож, кухонный тесак. Вернувшись в гостиную, он ощутил себя в ауре неизъяснимого душевного подъёма и твёрдой решимости. Все колебания отпали без следа, поднимавшаяся изнутри сила, которую ничем уже нельзя было сдержать, бросила его вперёд, и он соскользнул в тишину. В тот момент, когда он схватил вазу, рухнули последние преграды. Правой рукой прижимая к себе вазу, он спустился по лестнице в подполье, открыл левой рукой дверь, плечом протиснулся и закрыл дверь изнутри. Щелчок замка был последним звуком, который он слышал, дальше стали не слышны даже удары собственного сердца. Отец как раз снимал брюки. Без колебаний приблизившись, подросток ударил его вазой, целясь в затылок. Ваза развалилась, а запутавшийся в штанинах отец рухнул, держась за голову. Поднявшись на колени, он распрямил верхнюю часть туловища и обернулся на подростка, но тот, ещё быстрее, чем отец успел испугаться, распахнул стеклянную дверцу, вынул меч и вытащил его из ножен.

Бежать? Остановить грозным взглядом? Но это же сын, наследник, и отец вздохнул поглубже, чтобы успокоиться, вернуть себе рассудительность и уговорить подростка, но перед ним стоял кто-то совсем чужой, кого он прежде никогда не видел. Ещё раз набрав побольше воздуха, чтобы окликнуть сына по имени, он увидел сверкнувшую дугу. Меч разрубил плечо. Хлынула кровь. Колени подломились. Тело накренилось набок. От боли и потрясения конечности парализовало, силы уходили из каждой клеточки тела. «Он убьёт меня!» Уцепившись за дверную ручку, он почувствовал, что плечо жжёт, словно огнём, и ткнулся лбом в дверь. Хидэтомо поднял глаза на сына и хотел крикнуть, но звук не вылетал из горла, оно было залито горячей кровью. Всё ещё пытаясь издать крик, Хидэтомо продолжал недоумевать, как это сын его зарезал. Поверить в это было невозможно, но то, что умирает, он уже понимал. Глаза были открыты, но поле видимости сужалось и заплывало туманом, потом стало совсем ничего не видно.

В попытке сбросить навалившуюся на тело смерть ноги дёрнулись, и тут же меч пронзил бедро. Сердце подпрыгнуло, как от мощного электрического разряда, и ноги вытянулись, словно за них тащили.

Ноги всё ещё мелко подрагивали. Грудь высоко вздымалась вместе с ударами сердца, и подросток, увидевший в этом угрозу сопротивления, полоснул по шее — хлестнувшая из артерии кровь усеяла брызгами стену. Целя в сердце, подросток ткнул куда-то в живот, потом ещё раз, в сердце, потом вытащил меч и снова воткнул — он уже задыхался и потому заглянул отцу в лицо. Уже мёртв или ещё живой? Он колебался: проверить ли пульс на запястье или, приложив ухо к левой стороне груди, послушать сердце? Вытекавшая из тела кровь расползалась по полу и медленно подходила к его подошвам. Подросток с ногами залез на диван и опустил глаза на отца, на его лицо. Черты его сливались с пятнами крови, пропитавшиеся кровью волосы были совершенно чёрными и затвердели. Несколько минут, может быть даже больше десяти, подросток не мог отвести глаз от этого зрелища. Он протянул руку и прикоснулся — тело было ещё тёплым. Сжав запястье, он потянул — сопротивления не чувствовалось. Отдёрнув руку, он спустил с дивана ноги, стараясь не наступать в лужу крови, и снова заглянул в лицо, прислушиваясь. Слышно было тихое журчание крови. Сердце всё ещё работало, но не для того, чтобы кровь расходилась по сосудам, а чтобы она вытекала из тела. Подросток колебался, ударить ли ещё раз в сердце, которое продолжает биться, и ему вдруг стало смешно. Его заставили умолкнуть белые волокна мяса, выглядывавшие из раны на предплечье, которую он не помнил, когда нанёс. Вдруг ему пришла в голову одна мысль, и, приложив к ране мизинец, он намочил его в крови и лизнул. Во рту распространился знакомый вкус, ему почудилось, что он отдохнул в тепле и покое и теперь в нём бурлит, ударяя в голову, новая кровь, а с нею и новые силы.

Рукой, которая ещё помнила, как сжимала меч, он отодвинул диван и ковёр, открыл люк и залез внутрь.

Вытащив коробку и дорожную сумку со слитками и пачками денег, он освободил тайник. Выбравшись из него, он взял труп под мышки и поволок, но поскользнулся в луже крови и чуть не шлёпнулся на зад. Это заставило его действовать иначе: на этот раз он ухватился за щиколотки и, подтащив тело к люку, бросил его в тайник. Кажется, из всех ран, какие были, хлынула кровь, у подростка впервые перехватило горло от её запаха, все волоски на коже встали дыбом, и вместе с позывом рвоты к горлу подступил комок не то ужаса, не то отвращения. Чтобы сдержать его, подросток обеими руками зажал рот.