Читать книгу - "Последнее послание из рая - Клара Санчес"

В зеркало заднего вида я вижу лицо Ветеринара, его выражение чрезвычайно серьезно. Такие лица были бы у нас у всех, если бы нам объявили, что через несколько часов нашу планету постигнет разрушительная катастрофа и что в живых никого не останется.

Я спрашиваю у него, собирается ли он сегодня работать, на что он отрицательно качает головой. Говорить ему не хочется. Мне бросаются в глаза блестящие части кузова автомобиля и мягкие волны Марининой шубы.

– Моя мать передает вам привет, – говорю я ни с того ни с сего.

– Твоя мать, – говорит Марина, глубоко задумавшись. – Сколько в ней жизни, сколько сил! Я всегда ей завидовала.

– Все подошло к своему концу, – тут же произносит Ветеринар.

– Пожалуйста, не говори так. Я этого не вынесу, – перебивает его Марина.

День мне кажется чудесным. Солнце проникает сквозь одежду и греет кровь. Да и Эдуардо тоже любит солнце, несмотря на аллергию. Возможно, он укрылся в одной из тех стран, где температура круглый год двадцать пять градусов. А почему бы и нет?

– Может быть, Эдуардо решил отдохнуть.

– Отдохнуть от чего? – спрашивает Ветеринар.

– От жизни, – говорит Марина. – Я тоже об этом думала.

– Иногда у человека появляется навязчивая идея посмотреть, что с ним будет, лишись он всего, что у него есть, – говорю я.

– Вы и так здоровы, – говорит Ветеринар, резко останавливаясь перед комиссариатом. – Ничего, абсолютно ничего нельзя добиться в жизни из того, что хочешь.

То, что он говорит, кажется мне чудовищно фальшивым, но момент для того, чтобы ввязываться в спор с Ветеринаром, не самый подходящий. Да и вообще мне кажется, что возражать Ветеринару бессмысленно.

Мы повторяем в комиссариате то, что нам известно о последнем приезде Эдуардо. Полицейский проявляет интерес к тому, чем Эдуардо занимался в Мексике, и в первую очередь к личности гангстера и говорит, что сделает запрос в Интерпол. Ветеринар весьма скептически осматривается вокруг. Я тоже считаю, что они становятся на ложный путь. У меня возникает огромное желание вновь увидеться с Ю. Я уже больше никогда не смогу ничего рассказать о квартире Эду, если, конечно, они не найдут ее сами.

Комиссариат мы покидаем в полдень. Я прощаюсь у дверей дома. Мне нужна свобода. Окна верхних этажей зданий бросают серебристые отблески в пространство. Роскошный автомобиль Ветеринара отъезжает и исчезает среди других машин. Машин с мозгами внутри, которые содержат миллионы нейронов, готовых мыслить без конца. Вместе с тем все эти миллионы самым чудесным образом мыслят как единое целое. Поток горячего металла движется под небольшой уклон в сторону моря машин. Прорезав это море, Ветеринар выедет на автостраду и начнет удаляться, удаляться, пока не оставит слева автозаправочную станцию, а справа – Культурный центр. Потом будут круглая площадь и тропинка, обсаженная тополями, и огромные красные буквы вдали, образующие слово «Ипер», после чего он начнет подниматься на холм среди пологих шиферных крыш к своему дому, затем последует черная дверь с позолоченной пластинкой, и они с женой войдут внутрь… навсегда.

Я возвращаюсь в автобусе, заняв место в первом ряду кресел. Водитель спрашивает меня, нашли ли уже моего друга. Я отвечаю ему, чрезвычайно удивившись, что и вообразить себе не мог, что известие о его исчезновении так распространилось. Водитель говорит, что в таком месте (имеется в виду наш поселок) все становится известным.

– Почему же? – спрашиваю я, заинтересовавшись.

– Ах! Это загадка. Попробуй сохранить что-нибудь в тайне. И ты увидишь, что это невозможно.

Это тот самый водитель, который много раз привозил нас по вечерам, когда мы с Эду выезжали, чтобы выпить, а Эду каждый раз напивался сильнее, чем я, – напивался до чертиков. Итак, пока мы становились, как говорится, мужчинами, водитель оставался все тем же. Небо видоизменяется в ветровом стекле автобуса, и все, что видно через него, предстает в голубом цвете.

– Я помню вас совсем юнцами, тебя и твоего белокурого друга, того, который исчез. Вы садились сзади в дружеской компании, здорово поддав, конечно.

Я поступаю так, как поступил бы Эдуардо. Указываю водителю на дистанцию между нами, переходя на язык, отличный от того, на котором он говорит.

– Я не знаю, кто распространяет подобные превратные сведения.

– Ладно, не я их выдумал, – произносит водитель уже менее уверенно. – Полиция тут ходила, вынюхивала.

– Теперь понятно, – замечаю я, вглядываясь в горизонт.

– Послушай, парень, – говорит водитель, меняя передачу. – Я хорошо знаю твою мать. Бедняга много страдала, так что не выпендривайся.

Я прихожу в замешательство.

– Она очень переживала, когда ты не сдал отборочные экзамены. И очень, очень переживала, когда вас бросил отец.

– Что вы такое говорите? Вы не имеете права вмешиваться в наши дела.

– Не имею? Да что ты говоришь!

– Это сугубо личные проблемы, которые касаются только меня и моей матери.

В это время те, кто сидит в первых рядах, начинают прислушиваться к нашему разговору. А один пассажир нахально в него вмешивается.

– Ты не один ли из тех юнцов, которые нашли дохлых птиц в озере? Как же ты изменился, твою мать.

Память у обитателей самого злоязычного поселка в мире превосходна.

– Конечно, это он, – говорит водитель. – Я знаю его мать. Всего несколько лет назад она приходила согласно расписанию к автобусу, чтобы ехать в «Джим-джаз». Она садилась сюда, где сейчас сидит ее сын.

Все смотрят на меня.

– Так это тот, с птицами, – говорит другой. – Странное событие. Правда?

Люди говорят о том, что для них всего лишь вчера, в то время как для меня это далекое прошлое, предыстория моей жизни. Это все равно что если бы кто-то из них сказал: «Ты не один из тех, кому сделали секир башка в Бастилии?»

– Не обижайся, если я тебе скажу, – снова начинает водитель, – но твой отец поступил очень плохо. И тебе пришлось бросить учебу. Ты – единственная радость своей матери.

– Теперь я знаю, кто твоя мать! – говорит другой пассажир. – Конечно, мы состояли вместе в Ассоциации родителей школьников и боролись плечом к плечу.

За все те годы, что я езжу в этом дерьмовом автобусе, он никогда не двигался так медленно. Это похоже на прогулку. Пассажиры, не участвующие в разговоре, любуются пейзажами, глядя в окна, равнодушно читают газеты или наблюдают за остальными путешественниками. Я выхожу из состояния немоты и прошу водителя поддать газу.

– Иначе я опоздаю на работу, – добавляю я.

– Так ты работаешь? Это хорошо, – говорит он.

– Он заведует видеоклубом в «Аполлоне», – говорит пассажир, который опознал во мне одного из тех, кто нашел дохлых птиц, и в памяти которого держится вся моя жизнь во всех ее подробностях.