Читать книгу - "Русские на Мариенплац - Владимир Кунин"

Он быстро по-английски продиктовал номер своего телефона и адрес. Джефф записал, вырвал листок из блокнота и протянул его мне. Стараясь правильно выстроить русскую фразу, он медленно проговорил:

– Но, пожалуйста, обязательно позвони. Ты мне очень нравишься, Катя.

«Ай-да Иванушка-дурачок! Ай-да Алеша Попович!.. – подумала я. – Ничего себе напор?!.. Вот так Емеля…»

– Эй, Джефф!!! – возмутился Сэм. – Что такое?! Я уже считал, что Катя – моя девушка!..

– Нет, Сэм, – спокойно произнес этот американский Емеля. – У тебя всегда есть в запасе сто девушек, которые от тебя без ума. А у меня будет только одна – Катя. О'кей?

– Лейтенант Келли! Вы просто – сукин сын!!! – завопил Сэм и мы чуть не врезались в стоящий на остановке автобус. – Вы – паршивый и грязный койот!!! Вы…

– Капитан Робинсон, пожалуйста, выбирайте выражения. С нами дама, – невозмутимо прервал его Джефф.

– Эй, эй, ребята!.. – сказала я. – А вы не хотели бы посоветоваться еще и со мной?!

– Нет, – сказали они оба в один голос.

И тут мы подъехали к этому дому на Райхенбахштрассе. Оказалось, что аэропорт был совсем близко от центра Мюнхена.

Наглухо закрытые ворота, вверху по углам арки – глазки телекамер, на стене кнопка звонка.

Жму на кнопку. Пауза. Еще раз нажимаю… Открывается дверь и в ее проеме появляется крепенький паренек абсолютно израильского типа. Загораживает своими широченными плечами вход, оглядывает мою огромную сумку и гитару в чехле и что-то не очень любезно спрашивает меня по-немецки.

– Айм ноу спик дойч, – говорю я.

– Говори по-английски, – предлагает он мне.

– Айм ноу спик инглиш… – тупо признаюсь я.

И чего дура не учила язык?! С моим Гришкой это можно было делать, не вылезая из постели. Кретинка ленивая!

А паренек на меня так и смотрит – как на кретинку и дуру. Тогда я вытаскиваю из кармана куртки письмо Якова и свой паспорт и протягиваю его пареньку. Тот открывает мой израильский паспорт, сверяет фотографию с сильно усталым и лохматым оригиналом и говорит на чистом иврите:

– Почему же ты не говоришь на иврите?

– Я говорю. Но не очень хорошо…

– Но это же лучше, чем молчать. Что тебе нужно?

– Передать вот это письмо вот этому человеку, – и тычу пальцем в адрес и фамилию на конверте.

– У нас такого человека нет.

– Этого не может быть!.. – я чуть не расплакалась.

– Хорошо, – говорит паренек. – Проходи сюда. Он даже не помог мне втащить вещи, этот раздолбай!

Он просто посторонился и впустил меня под арку, в глубине которой стояла немецкая полицейская машина.

Когда он распахивал передо мной дверь, я увидела у него под курткой большой пистолет в кобуре. Меня этим, правда, не удивишь. У нас в Израиле чуть ли не каждый третий носит оружие. Конечно, кроме олимов…

За воротами оказались еще два таких же бычка, словно с плаката, рекламирующего занятия боди-билдингом.

– Хальт! – сказал мне один из них, а второй взялся внимательно разглядывать мой паспорт.

Первый охранник быстро обшарил меня металлоискателем, затем то же самое проделал с моей сумкой, а потом с гитарой.

Но если мы с сумкой вели себя тихо и безропотно, то моя гитара показала себя во всем блеске! От прикосновения к ней металлоискатель прямо-таки заверещал дурным голосом!

Охранники настороженно переглянулись. Один спросил:

– Что там?

– Гитара, – сказала я.

– Вынь ее из чехла.

– О, черт вас побери!.. – выругалась я по-русски и стала вытаскивать гитару на свет Божий.

Я уже еле стояла на ногах от усталости. Мне хотелось есть, спать и писать, а мне тут еще шмон и допрос устраивают!

– Ты говоришь по-русски? – усмехнулся один.

– Да. Ты тоже?

– Нет. Но у нас есть человек с русским языком. Эйтан! Ты не знаешь, Абрам еще не ушел?

– Кажется, нет.

Мне вернули письмо и паспорт, приказали оставить вещи и послали на третий этаж – к «Абраму с русским языком», сказав, что у Абрама нет своего места – его нужно ловить. Но чаще всего он бывает на третьем этаже…

Я не стала пользоваться лифтом и вверх по лестнице пошла пешком. И вдруг, на свое счастье, услышала откуда-то сверху негромкую русскую речь. Женский голос слегка раздраженно говорил:

– Что ты дергаешься?! Что ты все время ищешь возможность понервничать?.. Ну, так сломался протез! Ай-ай-ай! Большое дело!.. Так пойдешь к цанарцу и починишь.

– И выложу ему двести марок… – уныло отвечал мужской голос.

– Таки выложишь. Ничего страшного. Лейбовичам за их паршивые зубы страховка оплатила пять тысяч! А у тебя двести. Тьфу! Заплатят, как миленькие!

– А если не заплатят?..

– Так тогда и будешь нервничать! Почему надо убивать себя раньше времени?!

Я мигом взлетела наверх и между вторым и третьим этажами на лестничной площадке увидела старика и старуху. Старуха была чем-то похожа на тетю Хесю.

– Здравствуйте! – сказала я им.

– Здравствуй, деточка, – ответила мне старуха, а старик только кивнул головой и прикрыл беззубый рот ладонью.

– Ради Бога, извините меня, но я услышала русскую речь и… – я посмотрела на старика: – Вы – не Абрам?

– Боже его упаси! – сказала старуха. – Я бы сразу же удавилась!

Через три минуты мы со старухой знали все. Она про меня, я – про Абрама. Никакой он не «Абрам». Он – обычный еврей Виталий из Ленинграда, где был каким-то доктором, а сбежав полтора года тому назад в Мюнхен, здесь переименовался в «Абрама» и сразу же заговорил на русском языке с еврейским акцентом, которого у него никогда не было и быть не могло, потому что он совсем еще молодой человек – ему не больше пятидесяти, а у молодых людей, родившихся и выросших в Ленинграде и Москве, акцента не бывает! Он уже говорит по-немецки и состоит в «Юдишегемайндшафт» на общественных началах, как промежуточное звено между начальством общины и русскими евреями. И все русские евреи от него буквально плачут, потому что он может сделать столько гадостей!.. А начальство в нем души не чает!..

Несколько раз старик пытался прервать старуху, подавал ей всякие знаки, чтобы она заткнулась, но та не обращала не него никакого внимания. А один раз прервала себя и сказала ему:

– Нам с тобой осталось три-четыре года жизни. Я устала всех бояться. Я там боялась, я и здесь должна бояться?! Девочка будет знать – к кому она идет!

Я выслушала старуху, сказала ей, что таких перевертышей я и в Израиле встречала навалом, и мне с ним детей не крестить, мне нужно только передать письмо вот этому человеку, который здесь большой начальник.