Читать книгу - "Любовник Дженис Джоплин - Элмер Мендоса"

— Не забирайте их у меня, — попросил Давид. «Молчи! — одернула его карма. — Не показывай им свои уязвимые места».

— Эти фотки тебе очень дороги, так, Ротозей? — Давид молча кивнул. — Я верну их тебе, если ты расскажешь мне обо всем, без утайки.

— О чем обо всем?

«Не говори ему про Чакалу, иначе тебе несдобровать!»

— А, такты не знаешь о чем? Только не прикидывайся дураком, и предупреждаю: будешь юлить и затягивать следствие — подвергнешься суровому наказанию!

Маскареньо велел Давиду рассказать о команданте Фонсеке, или же Чато, не переставая держаться рукой за живот.

— И побыстрее, мне некогда!

Давид объяснил, что жил вместе с Чато в одном доме сначала в Кульякане, потом в Альтате, что он приходил неожиданно и долго отсыпался, а потом снова уходил.

— Кого из сообщников Чато приводил с собой?

— Никого, он всегда приходил один, ложился вечером спать, а утром его уже не было.

— Дальше! Шевели языком, каброн! Почему ты останавливаешься или тебе нравится передо мной спектакль разыгрывать?

— Я не знаю, что говорить…

Маскареньо вскочил, вышел из-за стола и вцепился Давиду в воротник рубашки.

— Я научу тебя говорить, чертов Ротозей! — прорычал полицейский и ударил Давида кулаком по голове. — Рассказывай быстро все, что знаешь! Перечисли свои обязанности, назови имена тех, с кем работаешь, выкладывай все в малейших подробностях! Что ты делал по ночам в мангровых зарослях? Что прячешь на Атамирако? Когда стал партизаном?

— Я не партизан, я рыбак!

— Матери своей расскажи, какой ты рыбак! Что за поручения давал тебе Грегорио Палафокс Валенсуэла?

— Клянусь вам, я рыбак, меня будут искать, скоро начнется путина!

— Ах так, значит, решил поупрямиться? На кладбищах полным-полно смельчаков вроде тебя, а путина, к твоему сведению, уже началась. — По его сигналу со стульев поднялись два специалиста, один очень толстый, а второй такой длинный, что годился в баскетболисты. — Я тебя предупреждал, — бросил он Давиду и обратился к приметной парочке: — Заставьте его говорить. Вернусь через пятнадцать минут. — По коридору Маскареньо перешел в маленькую кухню, там один за другим выпил два стакана молока. — Вот язва проклятая! — сказал он сам себе. — Придется обратиться к врачу, так некстати сейчас, самая работа!

Тем временем в комнате продолжался допрос.

— Так, значит, мальчик молчит? — елейным голосом произнес Толстяк. — Мальчик не хочет получить свою бутылочку?

— Сейчас захочет, — подхватил Длинный, угрожающе двигая рукоятками железяки, похожей на щипцы для колки орехов.

«Ты попал в неприятную переделку, — заметила Давиду его бессмертная часть. — Уноси отсюда ноги, пока не поздно!»

Давид решил сделать вид, что готов дать показания, но на его долю достались палачи, влюбленные в свою работу; истязая людей, они получали глубокое удовлетворение.

— Я хочу сознаться, позовите команданте!

— Ты немножко припозднился, дружок, команданте уже нет, зато у нас для тебя припасены капельница, перец, вода, огонь, кобыла, стрекало, — перечисляли оба, услужливо демонстрируя приспособления для выдирания ногтей и обрезания гениталий у тех, кто не отвечал на вопросы. Под пытками Давид согласился признать всех собак, которых на него вешали, — что он якобы долгие годы пособничал Чато, участвовал в каждой его вылазке, возглавлял группу специалистов-подрывников, а также многое другое, что взбрело на ум полицейским. Когда Маскареньо вернулся с кухоньки, допрос пошел как по маслу.

— В каких преступных акциях ты пособничал своему двоюродному брату?

— Во всех.

— Включая похищение Иригойена? — Да.

— Сколько еще преступлений совершено вами?

— Шестнадцать.

— Ты участвовал в столкновениях с полицией и армией? — Да.

— Сколько раз?

— Двадцать пять.

— Говори правду, каброн!

— Сто раз.

— Распространял подрывную пропаганду?

— Все время.

— Листовки ты сочинял? — Да.

— Сколько раз высказывался против мексиканского правительства и его законных органов?

— Много.

— Ты ставил перед собой задачу свергнуть нынешнее правительство и привести к власти коммунистическое?

— Да.

— В какой стране прошел подготовку?

— В Лос-Анджелесе.

— Не ври, каброн! На Кубе, в Корее, Китае, Албании или России?

— В России. — Все это время у Давида шла кровь носом, ртом и из раны на голове, на левой ноге сильно болел палец с оторванным ногтем.

— Кто владелец дома в Альтате?

— Чоло.

— Сантос Мохардин, он же Чоло?

— Да. (Кровотечение из носа мешало дышать.)

— Он тоже партизан?

— Нет, дом он получил в подарок от своего хозяина.

— Посмотрим, может, теперь он подарит его нам? Итак, ты являешься сообщником Грегорио Палафокса?

— Да.

— И Сандры Ромо?

— Да, и ее тоже.

Полицейский начал перечислять фамилии оппозиционных политиков, предпринимателей, представителей творческих профессий:

— Ты сотрудничал с Теофило Коронелем по кличке Медведь?

— Да.

— С Батманом Гуэмесом?

— Тоже.

— С Чино Мирандой и Йоландой Маркес?

— С обеими.

— Так я и думал. Твоя песенка спета, Ротозей! — удовлетворенно подытожил Маскареньо. — Франко, — приказал он своему помощнику, — пусть подмоют ему задницу, а потом покажи газетчикам, чтобы сфотографировали. Потом поезжай в Альтату и к моему приезду переверни всю деревню с ног на голову. Я скоро буду.

Назавтра газеты посвятили Давиду восемь колонок: «Опасный преступник Давид Валенсуэла Теран, он же Санди, он же Ротозей, арестован в результате блестящей операции подразделения спецназа „Драконы“ под командованием команданте Эдуардо Маскареньо. Во время перестрелки убиты: Грегорио Палафокс, он же Чато, он же команданте Фонсека; Сандра Ромо, она же Алехандра; Пиокинто Тапия, он же Пинчо, и еще один злодей, имя которого нр установлено». Давид на фото выглядел ужасно.