Читать книгу - "Головы Стефани (Прямой рейс к Аллаху) - Ромен Гари"

Офис посольства был закрыт, но, поднажав на охранника, она узнала адрес резиденции посла. Добравшись туда, Стефани велела таксисту подождать и позвонила в дверь; сумку она крепко держала в руках. Дворецкий-хадданец открыл дверь дважды: в первый раз чуть-чуть, чтобы посмотреть, кто там, а во второй раз, когда узнал Стефани, — широко, жестом «вошедшего в поговорку гостеприимства». Нет, Его Превосходительства нет. Его Превосходительство во Дворце правительства. Да, разумеется, есть его секретарша.

— А она американка? — спросила Стефани, ибо она так намучилась, что ей хотелось одного — встретить родственную душу, которой она могла бы передать факел.

Дворецкий, похоже, удивился. Да, разумеется, мисс Тетли американка… Он указал взглядом на лестницу.

По ступенькам с задумчивым видом спускалась приветливая старая дева в чересчур облегающих брюках и лиловой блузке. Она остановилась, узнала Стефани, улыбнулась, как это полагается, когда ты находишься за границей за счет американских налогоплательщиков и пошла навстречу, протягивая обе руки.

— О, мисс Хедрикс, рада вас видеть… Посла сейчас нет, но если я могу вам чем-то быть полезной…

— Мне бы хотелось сказать вам пару слов.

Секретарша указала рукой на салон справа.

— Ну конечно, входите, пожалуйста…

Салон был решительно американским, с мебелью, которую Стефани запомнила с тех пор, как на двадцать процентов повысила ее продажи, попозировав с нею рядом для «Джимбелз».[67]

— Присаживайтесь… Хотите что-нибудь выпить? В такую жару…

— Превосходная мысль, — сказала Стефани. — Что-нибудь освежающее.

Мисс Тетли направилась к бару и вернулась с джин-тоником. Стефани, уже удобно устроившаяся в белом пластиковом кресле, с сумкой на коленях, с наслаждением осушила бокал.

— Еще?

— Охотно.

Она залпом опустошила второй бокал, затем задумчиво посмотрела на мисс Тетли.

— А сами вы ничего не пьете?

Секретарша засмеялась. У нее было одно из тех неопределенных лиц, которые всегда выглядят так, будто опоздали на встречу с самими собой.

— В этом климате я никогда не пью до семи часов вечера.

— Знаете, сейчас вам бы это не помешало, — посоветовала Стефани. — Учитывая, что вас ждет…

Лицо секретарши застыло на полпути между удивлением и улыбкой.

— Вам известно, что я была в том самолете, — продолжила Стефани.

— Конечно. Это, наверное, было ужасно…

— Да, еще бы. Вам также известно, что никто мне не поверил, когда я сказала, что это не было обычной аварией, и что пассажиры самолета были обезглавлены…

Секретарша поправила очки. Улыбка на ее лице почти полностью угасла, оставив на обозрение только два зуба. Из вежливости она никак не прокомментировала слова Стефани.

— А среди обезглавленных пассажиров был американский гражданин, мой дорогой шеф, тот, кто и уговорил меня приехать в эту проклятую страну, фотограф Абдул-Хамид, урожденный Болеслав Беркович, для друзей Бобо… Обезглавленный, да.

Улыбка секретарши стала примерно на десять процентов шире.

— Дорогая мисс Хедрикс…

— Я не закончила, — прервала ее Стефани. — Я сказала себе: лучший способ доказать господину Хендерсону, послу Соединенных Штатов в Хаддане, что в этой стране обезглавили американского гражданина, — это принести ему голову вышеупомянутого гражданина для ознакомления и репатриации…

Стефани встала, наклонилась, достала из сумки голову Бобо и поставила ее на круглый столик перед секретаршей.

Затем принялась наблюдать за произведенным эффектом, испытывая при этом любопытство, к которому примешивалась, в этом она призналась позднее, и добрая доля ликования, так как она хоть частично отомстила за все, что пережила, за неверие и иронию, с которыми столкнулась после…

Эффект был хорош. Даже превосходен.

Лицо секретарши исказилось, зубы застучали, бледный лоб покрылся потом, рот открылся во всю ширь, она испустила что-то вроде всхлипывающего завывания, после чего выбрала самое простое решение: лишилась сознания.

Стефани какое-то время созерцала дело своих рук, затем встала и налила себе еще джина с тоником. Вернувшись к секретарше, она, не садясь, осушила свой бокал и поставила его на столик.

— Будете знать, как играть в дипломатические игры с жизнью и смертью людей, — сказала она. — Как пытаться выдать меня за сумасшедшую. И, может, теперь вы заставите этих сукиных детей признаться в своих преступлениях? Или же нефть ударила вам в голову, и вы их защищаете…

Она взяла со стола чашу со льдом и вытряхнула ее содержимое себе в сумку. Та стала теперь куда легче. Стефани направилась к двери. Но у нее был скверный характер, и она об этом знала. Даже в джунглях нью-йоркской моды за Стефани закрепилась репутация человека, с которым лучше обращаться почтительно или, по меньшей мере, с осторожностью. Прежде чем уйти она вернулась к столику, взяла голову Бобо и поцеловала ее в лоб.

— Good-bye, you son of a bitch,[68]— нежно сказала она.

Она положила голову Бобо на колени секретарше — теперь ту наверняка ждет приятное пробуждение — и вышла. Шофер такси вновь заговорил о Северном полюсе, и Стефани спросила себя, а пришло бы ей в голову положить лед в сумку, если бы не его рассказ.

Шофер, похоже, немного удивился, когда она объявила ему маршрут, и им пришлось вернуться, чтобы заправить полный бак. После этого он взял курс на горы.

Не было ничего безмятежнее этого часа, когда солнце уходило прочь, закончив свое поджигательское дело. Дорога спустилась в долину Ширана, где в воздухе стояла пыль, поднятая вечерними стадами, а высокие скалистые стены, прочерченные водопадами, давали тень, благоухавшую жасмином и еще какими-то дикими растениями, названия которых Стефани не знала, но которые напоминали одновременно и мяту, и мирру. Но из пустыни уже долетало жгучее дыхание сахардима — так шофер преисполненным почтения голосом называл царство песков.

Оазис Сиди-Барани показался спустя два часа. В агонизирующем небе, над густой стеной зелени, возвышались четыре белых купола дворца, выхватывая друг у друга последние лилово-пурпурные обрывки дня. Стефани с облегчением вздохнула и улыбнулась: только одному человеку в этой стране она могла доверять, и это был ребенок. Один лишь ребенок мог успокоить ее своей невинностью — а она в этом так нуждалась после стольких предательств, низости и коварства…