Читать книгу - "Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау - Джуно Диас"

Пять дней ее жизнь висела на волоске. А когда она наконец пришла в сознание, то первым делом пронзительно закричала. Ей казалось, что ее рука от локтя и выше перемолота жерновами, голову сжимает раскаленный медный обруч, а в легком взорвалась хлопушка, – Господи Иисусе! У нее сразу же потекли слезы, но наша девочка не знала, что все предыдущие дни ее тайком навещали два лучших доктора в Бани́; друзья Ла Инки и антитрухильянцы до мозга костей, они вправили и загипсовали девочке руку, плотно зашили пугающие бреши на ее голове (всего шестьдесят швов), обработали раны меркурохромом в количествах, коих хватило бы для дезинфицирования целой армии, кололи ей морфий и противостолбнячную сыворотку. Многие ночи, проведенные в тревоге, – но худшее вроде бы осталось позади. Врачи при духовной поддержке библейской группы Ла Инки совершили чудо, а раны и трещины, что ж, заживут со временем. (Ее счастье, что она такая сильная, говорили доктора, сворачивая стетоскопы. Длань Господа на ней, соглашались молящиеся, складывая Библии.) Но как раз благодати наша девочка и не ощущала. Осознав после недолгих истерических рыданий, что она дома, в своей постели и все еще жива, Бели́ жалобно позвала Ла Инку.

Рядом с кроватью раздался спокойный голос ее благодетельницы: тебе нельзя разговаривать. Разве что ты хочешь поблагодарить Спасителя.

– Мама́, – заплакала Бели́. – Мама́. Они убили моего бебе, они хотели убить меня…

– Но не преуспели, – сказала Ла Инка. – Хотя и очень старались. – Она ласково положила руку на лоб девочки. – А теперь тебе надо успокоиться. Лежи тихо.

Не ночь, а средневековая пытка. Почти беззвучный плач Бели́ периодически сменялся такими взрывами ярости, что ей пригрозили выкинуть ее из кровати и вскрыть ее раны. Словно одержимая, она зарывалась в матрас, вытягивалась на простынях прямая, как доска, размахивала здоровой рукой, колотила себя по ногам, плевалась и сквернословила. И завывала. Несмотря на дырки в легком и сломанные ребра, она безутешно выла. Мама, они убили моего сына. Я теперь одна, эстой сола.

– Сола? – Ла Инка наклонилась к ней. – Хочешь, чтобы я позвала Гангстера?

Нет, шептала Бели́. Ла Инка не сводила с нее пристального взгляда: вот и мне не хочется его звать.

В ту ночь Бели́ носило по безбрежному океану одиночества под шквалистым ветром отчаяния; иногда она забывалась сном, и под утро ей приснилось, что она вправду и навеки умерла и лежит в одном гробу с сыном, а когда она проснулась, за окном уже рассвело и по улице расползался, нарастая, плач, какого она в жизни не слыхивала, – какофония надрывных воплей и стонов, будто исторгнутых из надломившейся души всего человечества. Будто оплакивали всю землю разом.

– Мама́, – задохнулась Бели́, – мама́. Мама́!

– Успокойся, мучача.

– Мама́, это по мне? Я умираю? Скажи мне, мама, скажи.

– Ай, иха, не болтай глупостей. – Ла Инка неловко обняла ее негнущимися руками. Прильнула губами к ее уху. – Это Трухильо. Застрелен, – шептала она, – той же ночью, когда тебя похитили. Толком пока ничего не известно. Кроме того, что он мертв.[62]