Читать книгу - "Океан Безмолвия - Катя Миллэй"

— Сходи с ним. Все твои друзья там будут, — встрепенулась мама. Тяжело видеть надежду в глазах, зная, что придется ее убить. Трудно сказать, в чем мама больше заблуждается: в том, что я буду рада встрече со старыми друзьями, или в том, что у меня вообще они есть. Те несколько человек, которых можно считать моими старыми друзьями, скорее всего, по воскресеньям занимаются музыкой, а не бегают полуголыми по пляжу.

— Тебе ничто не мешает, Мил… — начинает отец, но вовремя осекается. Ты прав, папа, ничего, кроме того, что мне придется все время быть в рубашке, чтобы скрыть шрамы, и отбиваться от тысяч вопросов, на которые я не стала бы отвечать, даже если б говорила. Наверно, если б меня пронзили железнодорожным костылем, и то было бы не так больно.

Спросите, кто из нас тяжелее переживает всю эту дерьмовую ситуацию, я отвечу — отец. Папа мой — спокойный мужик. Мягкий, заботливый, но и убить может, чтобы защитить своих детей. Как и полагается отцам. Беда в том, что он не защитил меня. Не сумел. Никто бы не смог. Но, думаю, он смотрит на это иначе.

— Рано или поздно тебе придется вернуться к нормальной жизни, — снова начинает он. Я предвижу лекцию на тему «никаких отговорок». От нас с Ашером родители никогда не принимали никаких отговорок и теперь не принимают. Я подозреваю, что папа сейчас ведет речь не только о пляже. — Что случилось, то случилось. Ты ничего не могла изменить. У тебя не было выбора. У нас тоже. Сейчас у тебя выбор есть. У нас — нет. Твоя судьба в твоих руках, а нам остается лишь сидеть в стороне и наблюдать, даже если ты снова и снова делаешь неверный ход. — Ну вот, пошли метафоры из области спорта. — Мы не вынуждаем тебя делать то, что ты не готова делать. Тебя достаточно заставляли. Но тебе придется принять решение относительно того, как все это в дальнейшем определит твою жизнь.

Теперь, думаю, мои родители осознали, что своими методами воспитания они загнали себя в угол, настаивая на том, что мы с Ашером должны сами делать выбор, выполнять свои решения и отвечать за свои поступки. Пойти на попятную они не могут. Им ничего не остается, как позволить мне принимать собственные решения, верные или неверные, и наблюдать, как я пожинаю их плоды, ведь именно этому они меня учили.

И все было замечательно, пока мою жизнь определяла ипостась Брайтонской пианистки. Пока я делала правильный выбор. Пока принимала решения в соответствии с желаниями своих родителей. Пока плыла по их течению, которое шлифовало и обтачивало меня до совершенства, как камень, перекатываемый по песку. И вот, едва я приобрела идеальную форму, меня рывком вытащили из воды, швырнули и раздробили на тысячи мелких осколков, которые я не в силах собрать воедино. Я не знаю, куда они разлетятся. Многих осколков не хватает, и потому оставшиеся невозможно сложить в единое целое.

Думаю, я так и буду состоять из осколков. Я могу их передвигать, переставлять в том или ином порядке — в зависимости от того, какой выдался день, какой мне нужно быть. Я могу стремительно меняться, превращаясь в десятки разных девчонок, и ни одна из них не отражает мое истинное «я».

Мы сидим за столом, едим блины, приготовленные из блинной муки. Даже Ашер теперь молчит. После завтрака я иду в свою комнату, ищу новые интересные имена, чтобы пополнить ими свою настенную коллекцию. Из окна вижу, как к дому подъезжает Аддисон, но вниз не спускаюсь. Я никогда не познакомлюсь с ней, но Ашер прав: она очень красивая.

Во второй половине воскресного дня, в начале шестого, я сажусь в свою машину. Меня все провожают. Мама напоминает мне прислать эсэмэску, когда доеду, сообщить, что все нормально. Папа обнимает меня, захлопывает дверцу автомобиля, который теперь сияет чистотой (ведь вчера они с Ашером его отмыли). Едва сев за руль, я блокирую двери, выключаю радио и уезжаю.

Возвращение домой сродни культурному шоку. Другой дом, другое лицо, другая одежда, другое имя. То же одеяло. Порой мне кажется, что я была бы не прочь уложить Ашера в коробку и увезти его с собой к Марго. Хотя тогда бы он увидел, какая я там. Понял бы, что мое душевное состояние не улучшилось, а скорее ухудшилось. И мне снова придется столкнуться с разочарованиями и утраченными надеждами, от которых, собственно, я и сбежала к Марго. К тому же с первого взгляда он меня не узнает, а когда узнает, пожалуй, будет набрасываться с кулаками на всякого парня, который станет пялиться на меня как на Белоснежку из голливудского мультика.

К тому времени, когда я доберусь до Марго, будет уже восьмой час. Я специально так рассчитала, чтобы не пришлось решать, идти на ужин к Дрю или нет. Мне немного совестно, что ни я, ни Джош не решились сказать ему, что мы много времени проводим вместе. В общем-то, я не против, чтобы Дрю это знал. Думаю, он наконец-то усвоил, что, сколько бы спиртного я ни выпила, сексом с ним заниматься не стану, поэтому дело не в этом. Проблема в том, что Дрю неизбежно задастся вопросом, как мы проводим время, если я не разговариваю. Пусть его подозрения будут беспочвенны, это все равно подозрения, а мне они ни к чему. К тому же, если честно, школа, Марго, все прочее — это одно, а те часы, что я провожу с Джошем в его гараже, принадлежат только мне. И пока я не хочу делиться ими. Джош, судя по всему, тоже ничего не сказал Дрю.