Читать книгу - "16 наслаждений - Роберт Хелленга"

По дороге к площади Гольдони меня охватил приступ естественного любопытства. На улицах было полно людей. Во многих магазинах распродавали вещи, пострадавшие во время наводнения. Я пыталась удержать себя от покупки блузки и шарфа, а затем легкого летнего открытого сарафана – все очень дешево. Потом я примерила пару туфель. Но я знала, пока примеряла туфли, что я посмотрю книгу, так же, как когда-то я знала (после того как Молли рассказала мне об этом), что посмотрю книгу «Современное руководство для супругов», спрятанную в ящике под папиным бельем. В присутствии мадре бадессы мне было слишком неловко внимательно разглядывать книгу; картинки как вспышки лампы бросались мне в лицо. Но теперь книга была в моем полном распоряжении.

Я прямиком направилась в бар на площади Синьории, в котором школьники пели для меня «Дом на пастбище», и устроилась с чашечкой кофе эспрессо в дальнем углу таким образом, чтобы никто не мог заглянуть через плечо.

Я достала книгу из сумки и положила на стол рядом с чашкой кофе. Хотя расшитый переплет и не подлежал реставрации, сама книга сильно не пострадала Как и многие другие книги в библиотеке, она оказалась зажатой так сильно одним из массивных дубовых прессов, что бумага не впитала много воды. Листы промокательной бумаги, проложенные приблизительно через каждые двадцать страниц, поглотили остатки влаги. Плесень оказалась более серьезной проблемой. Надо как можно скорее обработать ее раствором тимола.

Вторая часть книги – не молитвенник, а Аретино – состояла из двух ottavo gatherings.[111]На каждой левой странице были напечатаны сонеты, на правой – эстампы. Всего их было шестнадцать.

Я начала с первой страницы, стараясь не торопиться, но сонеты оказались ужасными – грубыми, резкими, отвратительными, и я чуть было не потеряла интерес к дальнейшему просмотру книги, и все-таки я прочитала их все. Довольно любопытно, что многие сонеты одинаково смело были написаны как от женского, так и от мужского лица. Но каким языком! Я уткнулась в книгу, чтобы скрыть свое смущение.

Она. Какой красивый casso, какой длинный и толстый!

Если я что-нибудь значу для тебя, дай мне рассмотреть его.

Он. Почему бы нам не попробовать я сверху,

Чтобы проверить, сможешь ли удержать этот casso в своей potta?

Она. Что ты имеешь в виду, говоря «Почему бы нам не попробовать?»,

«Смогу ли я удержать?»

Я скорее не буду есть и пить, чем не сделаю этого.

Он. Но если я обрушусь на тебя всем своим весом,

Я могу причинить тебе боль.

Она. Ты рассуждаешь как Россо.

Набросься сверху на меня на кровати, на полу. Если бы

ты был Марфорио

Или гигантом, это было бы еще более волнующим,

Как только ты коснешься моей плоти

Своим священным casso,

Он тут же излечит мою нетерпеливую potta.

Он. Открой же мне свои чресла,

Вокруг столько прекрасно одетых женщин,

Но ни одна из них не столь же Fottuta, как ты.

Однако рисунки рассказывали другую историю. Я полагаю, набор поз был в основном тот же, что и в книге родителей «Современное руководство для супругов», или в «Кама-сутре», или в японских книжках-подушках, но мне показалось, что тот, кто делал эти эстампы, пошел дальше абстрактных схем и сотворил нечто такое, что зрителю… нет, «зритель» неверное слово. Слово «зритель» предполагает внешнего наблюдателя, этакого подглядывающего Тома, я же совсем иначе ощущала себя в тот момент.

«Рисунок – это открытие», – любила повторять мама, но, как и большинство вещей, которые мама говорила об искусстве, этот афоризм мало что значил для меня. Но теперь я поняла, что она имела в виду. Эти рисунки поразили меня своей интимностью, они не были обращены к широкой публике. Они не были иллюстрацией чего-то застывшего и законченного, отображением завершенного опыта, а были чем-то предварительным, изучающим, как будто художник сам находился в процессе познания того, что познавали в этот момент любовники. Я почувствовала, что стала скорее частью этого процесса, нежели простым наблюдателем. Я ощущала, что нахожусь в движении, что мое сознание расширяется в направлении, к которому ничто из моего фактического опыта меня не подготовило. И конечно, это было визуальное сознание, не вербальное и потому так сложно выразить все словами.