Читать книгу - "Женского рода - Екатерина Минорская"

— Сожалею, мадам, меня эта песня не вдохновляет…

Сколько у нее было женщин? Не так много, как жела­ющих этого. Кирш впервые попыталась посчитать: в ее постели было столько же дам, сколько лет было ей самой, и только с тремя из них была по-настоящему откровенная постель (по-своему Кирш была целомудренной и никогда не делала вещей, которые казались ей хоть мало-мальски неуместными: ничто не могло заставить ее унизить себя в собственных глазах). Все это по-своему было похоже на любовь, достраивалось до нее, дорисовывалось штриха­ми и… множило разочарование.

Девушка с декольте спустилась с танцпола и, вновь по­скучнев, подошла к бару: ее танец, вдохновенный танец живота, не вызвал ни малейшей заинтересованности Кирш.

— Правду мне о тебе сказали, — перешла на «ты» оби­женная девушка, — никаких эмоций поощрения!..

— С ума сойти! — начала злиться Кирш, — Вы тут уже с кем-то меня обсуждаете, моя хорошая, а я даже не имею чести вас знать! И, замечу, не стремлюсь к этому!

— Мы случайно познакомились с твоей бывшей под­ругой. — Девушка с декольте кивнула на белые джинсы в углу танцпола. Она отговаривала меня с тобой знако­миться: говорит, тебе на всех плевать!

Кирш пригляделась к обладательнице белых штанов и, признав в ней какую-то мимолетную связь, понимающе кивнула — скорее себе, нежели непрошеной собеседнице.

—Правильно говорит, не стоит со мной знакомить­ся! — Кирш отвернулась и стала наблюдать, как бармен готовит коктейль.

Кирш бесила привычка бывших пассий обсуждать ее персону с любопытными девицами. Все упреками Кирш в цинизме, в пренебрежительном отношении к их чувствам и к любви самой по себе. «От тебя доброго слова не дож­дешься!» — укоряла каждая и оставалась с Кирш, полю­бив ее грубость; «Изменишь — уйду!»— пытались угро­жать ей любовницы и всегда оставались рядом. Уходила только она. Могла жить с каждой подолгу, потому что быстро привыкала к людям, но целовала только пер­вые несколько раз, и далеко не всех ниже губ; овладевала силой, могла делать больно — а юные девушки, да и зре­лые женщины вели себя в ответ одинаково: испуганно и благодарно моргали и никогда не сопротивлялись. Страш­но было признаться себе, по ни одну из них Кирш не лю­била: кто-то был удобен и предан, кто-то разыгрывал в постели спектакли, льстящие ее самолюбию, в кого-то она была влюблена — три месяца, не больше, и конец такому чувству приходил мгновенно— стоило ее подруге про­снуться с дурным запахом изо рта, позволить себе выру­гаться или явиться в несвежем белье. А сначала, лет с две­надцати, всем говорила: «Люблю!» — и верила. Молодую учительницу по истории провожала до дома и встречала с обожающим взглядом, не помышляя ни о чем физическом, мечтая прожить всю жизнь возле нее, а та смеялась вместе с другими учителями и подшучивала над Кирш, снова при­шедшей в класс раньше всех с букетом цветов, сорванных на клумбе… А потом была девушка, с которой часами гу­ляли, взявшись за руки, и однажды Кирш не смогла уже сдерживать себя и исцеловала подругу с пяток до макуш­ки. С тех они почти не учились, пока та девушка не забере­менела от юноши, чем-то похожего на Кирш… Потом в жизни Кирш появились наркотики и еще много того, что выжгло душу, как поле, на котором уже бесполезно было взращивать любовь. Стало все равно, кто был рядом в постели, лишь бы быстрей уходили утром и оставляли ей время одиночества.

Когда родился Максимка, рядом оставались только те, кто умел ходить на цыпочках и исчезать по одному взгля­ду. Когда Максимка стал жить с бабушкой, у нее появи­лись женщины, которых не жаль было сбрасывать с лестницы или выталкивать из постели ногами… И тем, и тем нравилась та Кирш — грубая, заносчивая, способная от­толкнуть… но при этом искренняя и умеющая улыбнуться одними глазами так нежно, что можно было простить любую причиненную ею под горячую руку боль. Кирш нетрудно было играть эту роль. Она могла кричать в труб­ку особо назойливой подруге: «Приезжай, я тебя трах­ну!», ходить по дому в бейсболке и рэпперских штанах, по под ними часто могли прятаться кружевные бикини, а в душе давно притаилось желание растаять и бескорыст­но пролить на кого-то всю свою нерастраченную теплоту, невостребованную нежность.

И тут появилась эта девушка со сказочным именем Алиса…

Кирш дышала на кулак, разглядывая косточки… И кто придумал, что по этим косточкам можно определять, сколько в месяце дней: тридцать или тридцать один: ян­варь— косточка — значит, тридцать один; февраль — впадинка — значит, короткий месяц… Обычно две косточ­ки и одна впадника или две впадинки и одна косточка — таков срок влюбленности, а если от первого «здравствуй» до последнего «прощай» – то, пожалуй, больше: три кос­точки и три впадинки… Одной руки хватало на всю лю­бовь. И откуда она взялась, эта девушка, и зачем, ведь ничего не может быть… Кирш вспоминала Алису; конеч­но, она натуралка, к тому же у нее жених, скоро свадьба…

Большинство бывших любовниц Кирш были гетеросексуальны­и нидо, ни после нее не спали с женщинами, она знала,что «разнести» на постель можно любую женщину, независимо от ее ориентации, возраста и социальною по­ложения. Но эта Алиса — совсем иное: она любит друго­го, она особенная, и ее не хочется «разводить», от нее хо­чется большего, несравнимо большего, нереального. Кирш очнулась оттого, что, задумавшись, чуть не про­жгла джинсы сигаретой; рядом, теребя ремень от сумки, стояла Алиса.

— Я Алиса, помните?

Кирш усмехнулась:

— А я, если помнишь, Кирш, и давай на «ты», о'кей?

— Там твои друзья.., Мы думали, ты подойдешь, я слу­чайно увидела…

Кирш посмотрела в том направлении, куда указала Алиса: за колонной столик был не виден.

— Какие друзья? У меня их двое: одна — в больнице, одна уже уехала в номера с девушкой…

— Ее Кот зовут… —Алиса покраснела, впервые назвав почти незнакомого человека прозвищем.

— А, Кот… Пускай разберется сперва со своими дама­ми. Ты уже познакомилась с Адой и Феклой? Такие раз­ные, да? Хорошо дополняют друг друга!

Заметив в голосе Кирш издевку, Алиса вспыхнула и сде­лала было шаг в сторону, но Кирш осторожно взяла ее за запястье и сказала намного нежнее, будто и не своим го­лосом:

— Просто очень странно увидеть тебя здесь. Но очень приятно увидеть вновь… Что ты будешь пить?

Алиса пожала плечами и, пока Кирш выясняла у бар­мена качество коньяка, смотрела на танцпол, думая, бу­дут ли они танцевать вдвоем.

Было странно, как танцуют другие. В обычных клубах влюбленные не так откровенны; если поцелуй, объятия, то все «в рамках», все без излишеств, здесь же все с вызо­вом неделю прокисавших, забродивших и наконец взор­вавшихся чувств. Сколько им, лет по двадцать пять?.. Девушка целует другую девушку— страстно, искренне, с преданной улыбкой поглаживая ее по коротким волосам, а та, продолжая танцевать с закрытыми глазами, сжимает веки еще крепче, еще сильнее прижимается к подруге и медленно оседает к полу, целуя любимой живот, бедро, ногу; а первая подхватывает ее на руки и кружит… «Не-ужели так бывает?» — подумала Алиса, покраснев. Ей странно было ощущать в себе потребность испытать не­что подобное, будто ей уже снился такой сон: нереальный, невозможный, но от которого и кровь изнутри, и воздух снаружи наполняют тебя щекочущим, согревающим смыс­лом и не хочется просыпаться… Внимание Алисы привлек­ла пара, танцующая на одном месте: им было не меньше сорока, но они держались за руки и, не отрываясь, смотре­ли друг другу в глаза.