Читать книгу - "Коммунисты - Луи Арагон"

на то шоссе, с которого свернули… Конечно, можно и с другой стороны подъехать — все прямо, прямо, а потом направо. Насчет расстояния — одинаково. Да только есть слух, что там уже немцы. — Какая ерунда! — возмутился Партюрье. — Немцы за каналом Альберта, а отсюда до канала километров сорок. — Бельгийцы недоверчиво покачивали головами: — Как хотите, спорить не будем, а лучше бы с другой стороны подъехать. Значит, так: поворачивайте обратно, откуда сейчас приехали… и у первого же поселка сверните влево. Потом будет деревня: от поселка-то все время идут дома… Ну, значит, от деревни опять возьмите влево, а там уж только три километра проехать. Видите, — очень даже просто.

В самом деле, просто. Так это тот самый поселок, мимо которого мы проехали?.. Да нет, господин доктор, совсем не тот. Я же вам говорю… Вы сами увидите…

Ничего они не увидели. Может быть, тот самый поселок, может быть, другой, но во всяком случае прибыли на место.

* * *

Деревня, забравшаяся на высокий холм, вся состояла из одной длинной улицы. Всюду было полно бельгийских солдат. В мэрии — небольшом домике — топили для солдат печь. Ополченцы несли караул, а солдаты почти все спали. Санитарный отряд оказался первой французской частью, прибывшей в эти края. — Ну, слава богу, наконец-то! Со вчерашнего утра, знаете ли, ждут вас! — К Партюрье пришел офицер, чтобы передать ему задержанного парашютиста. — На что он мне? — воскликнул Партюрье. — Я ведь врач, я приехал устраивать тут перевязочный пункт, а не тюрьму! — Ничего, бери, как-нибудь справишься. Это уж дело французов забирать парашютистов. — Да откуда видно, что он парашютист? — Привели какого-то испуганного человека. Он не понимал по-французски и говорил на непонятном языке с примесью ломаных немецких слов. Оказалось, что это поляк, рабочий. — Да почему же ты говоришь по-немецки? — Потому что вы по-польски не говорите. — Послушайте, вы же видите, что он не знает немецкого языка. И как бы там ни было, я не могу его караулить. Я ведь не французская армия, у меня в отряде всего-навсего семь человек, да еще одного из них мне утром придется послать для связи…

Французов повели в школу, где должен был расположиться санотряд. Вошли в класс. Казалось, отсюда только что выбежали на перемену ребятишки. По низеньким партам видно было, где сидели самые маленькие. Повсюду были разбросаны тетради, на стенах висели географические карты и картинки для «предметных уроков»… Жан взял с парты тоненькую тетрадку в зеленой обложке, развернул ее; по линейкам криво лепились буквы; видно, неумелая ручонка еще плохо слушалась, царапала пером, сажала кляксы… А-ах! Просто невыносимо! Учитель, совсем еще молодой человек, с бородкой «ошейником», укладывал свои чемоданы. Он обвел взглядом класс и с некоторой гордостью воскликнул: — Вот, доктор, я учил их и пению… Вы знаете песни Далькроза[515]? Вчера, конечно, уроков не было. А третьего дня тоже не учились: четверг у нас свободный день…

Да, в самом деле — ведь война началась в пятницу. Я и забыл. Жан поставил в углу носилки — надо поспать хоть немного. — Но как же? — сказал Партюрье. — Я что-то не понимаю… Вы уезжаете? Почему? — Учитель опустил глаза, как будто ему стало стыдно. Нет, чего же стыдиться. — Все уезжают, зачем же мне оставаться? — Уезжают? Да что они, ополоумели? Вы слышите, Монсэ! Что это с ними? — Жан пожал плечами: — Должно быть, трусят. — Да ведь немцы подходят, господин доктор. — Откуда вы это взяли? Какая нелепая мысль!

Нелепая или нет, но Манак, уже успевший пройтись по улице, подтвердил слова учителя: вся деревня уходит, женщины плачут, увязывают узлы, сверху кладут распятие… — Ох, и холодище тут! Я лучше пойду спать в свою машину, там теплее… — Слушайте, Монсэ, голубчик. Если будут раненые, мне понадобятся все санитары. Так придется вас послать для связи с дивизионным санотрядом, но часа три можете поспать. Сколько километров до того замка, где водворится главврач? Километров шесть, не больше? Через три часа уже будет светло, не заблудитесь. Раньше семи там делать нечего. Наши предполагали добраться туда к восьми или девяти часам. Но на всякий случай к семи вам надо быть на месте. Бланшар вас отвезет, и вы пришлете машину обратно. А потом проводите к нам лейтенанта Блаза — он должен тут с нами соединиться. У него свои машины…

Жан лежал на носилках, укутавшись в шинель, но уснуть не мог, все время ворочался. В пустом классе гулко отдавался храп санитаров. Слишком много мыслей теснилось в голове Жана. Этот долгий, долгий день… танки… дождь сирени… угрюмый взгляд людей, стоявших на заводском дворе в Монсе, слова Бланшара… Ивонна… Ивонна! Письмо. Где оно? Не потерял ли? Жан сунул руку в карман. Нет, не потерял. Немцы — в Маастрихте. Какая паника в деревне!.. Это уже не Эно — учитель сказал, что это Намюрская провинция… А тот фургон, который ехал из Брюсселя… Боже мой! Хорошо бы еще верить в бога, как вот эти женщины, — они увозят с собой распятие… А что хотел сказать Бланшар? О какой книге он говорил? Сесиль давала мне читать Рэмбо… там была строфа: «Когда ж пришла им мысль, что начался потоп всемирный…» Да, сейчас, пожалуй, мысль о всемирном потопе…

Утром выехали в семь без четверти, выпив в мэрии по кружке черного кофе, горячего и крепкого, но без сахару. Проезжая по деревне, увидели, что бельгийские солдаты ушли. Деревня просыпалась под стук нагруженных телег, мужчины выбрасывали из окон увязанные тюки, женщины плакали.

— Веселенькое начало! — сказал Бланшар. — А ты знаешь, где искать этот чортов замок?

В деревне Жан расспросил о дороге, ему все объяснили подробно и даже с большой охотой: — Не заблудитесь! Поезжайте прямо-прямо. Спуститесь в лощину, а как переедете мост через Большую Гетту, тут и будет зáмок…

— Слушай, Бланшар, ты вчера сказал: когда есть у человека хорошая книга… Про какую книгу ты говорил?

Рауль поглядел на него, улыбнулся и, приподнявшись, засунул руку под кожаную подушку сиденья. Достал из-под нее книгу, аккуратно обернутую в светлокоричневую бумагу. Жан раскрыл книгу: «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)»… А Рауль повторил: — С такой вот книгой всегда поймешь, что происходит…

Заблудиться, действительно, было невозможно: выехали к реке, и когда переправились на другой берег, сразу увидели большую