Читать книгу - "Шаутбенахт - Леонид Гиршович"

Одуванчики

Мой блистательный полет продолжается. Я лечу, точнее, падаю — ведь я уже вырвался из сферы притяжения тридцатых веселых годов, и теперь законы природы, на время приостановившие свое действие, дабы досадить извергу Котенко, вновь обрели надо мной власть. Я — падающая звезда. Как всегда перед пробуждением, я вижу с безнадежной быстротой несущуюся на меня зеленую долину.

Удар, и конец всему. Поверженный, я решаюсь пошевелить лишь кончиками пальцев. Мое рассыпавшееся тело не в силах исполнять простейшие функции. Оно неподвижно в грузном своем изломе (теперь я из числа вещей, которые, прежде чем перенести, необходимо сгрести) — и либо решение согнуть указательный палец принимается на уровне сустава, либо, если все же исходит от Верховного Существа по имени головной мозг, передается через одежду в обход взорванных путей. Мысль одна: душа нуждается в гипсе.

Выздоровление приходит с осмыслением происходящего. Тридцатые американские, фиакрообразное такси, красивая миссис Оборотень, стук каблучков по коридору, наши шаги подделывают эхо. «Какой сон ты видишь, папочка?» — шепчет Доча, стоя на коленях над железной кроватью старика.

На светящемся циферблате часовая стрелка первая достигла полуночи — чем себя удлинила. В нескольких делениях от нее минутная. Так на рисунках Домье выглядят Санчо Панса и Дон-Кихот: тише едешь, дальше будешь. Бьет двенадцать.

Ночной смотр. Я вскочил на ноги. Сморило-таки. А все-таки финальное падение не прошло даром: не поворачивалась шея. Там, где она впадает в плечо, я нащупал болевую точку, надавил, сперва большим пальцем, затем, прижав ладонь ребром, осторожно начал отводить назад приросшую к плечу голову. Поддалась. Сейф открылся.

Мы в напряженном ожидании, спрятались за щит со средствами «отпожарной» защиты: ведром, кочергой, лопатой. С последним ударом часов распахнулись двери и появились фигуры, как на старинной ратуше — только босые, в белых рубахах. Они бесшумно двигались по коридору, исчезая за многостворчатой дверью. Портьеры по обеим ее сторонам напоминали волосы, разделенные на прямой пробор и заведенные за уши. Как у медсестер, что почтительно принимают этот парад.

Я замыкающий. «Охваченные сном» уже сидят за столом. Сейчас, читатель, вы займете наше место и сами всё услышите, но прежде два слова об этих людях. Они спят много лет, днем в постелях, ночью же с ведома врачей ведут между собой бессознательную беседу (но не ищите среди них Норманда и Аркадия — не найдете).

— Господа, ваши темы, ваши драгоценные сны. — Это говорит сухощавый мужчина с бирюзовым лицом. — Помните, — продолжает он, — мы должны избрать председателя.

— Каспий… — неуверенно предлагает один — перед ним табличка «агроном».

— Каспий? — переспрашивает бирюзовый. — Дагестан? Поэзия? Горцы? Офицеры?

— Черкешенки-вишенки, — подает голос шутник.

— Черкешенки кушают черешенки…

— Вышни, так то ж в Украйне.

Цвета бирюзы сухощавый призывает к порядку.

— Что Каспий?

— Каспий разлился по весне, — пробормотала девочка-подросток. Рефлекторно. Голова по-тифозному острижена.

— А просто Каспий, нельзя? — спрашивает агроном.

— Осетры, — балагурит каламбурист («черкешенки-черешенки»).

— Осетры тоже. Но не сатира. Не щедринские генералы, проснувшиеся…

— Какое слово ты сказала!

Агроном в смущении.

— Виноват…

Его соседка, сама желтей янтарного мундштука, говорит:

— Это может быть прелестная сказка — «Садко на Каспии».

— «Садко на Каспии»! — подхватили все. Агроном им уже надоел, интересно же, что еще кому приснилось.

— А что вам самой-то?

Но та, что сама желтей янтарного мундштука, от ответа ушла:

— Это мой сюрприз.