Читать книгу - "Бабочка на ладони - Катажина Грохоля"

— Вы останетесь у нас до утра, хорошо? Carcinoma clarocellulare renis.[10]

Красивое сочетание. Ренис. Похоже на латинское название оленя (Rangifer tarandus). Великолепное благородное животное… «Сlаго» значит «чистый». Красивое имя — Клара, редкое. И почему так мало Клар на свете? Наверное, потому, что ласкательное от Клары звучит как-то по-дурацки. Кларочка? Вот баран, а вот ярочка. Вокруг ярочки вьется бабочка. А сама бабочка — перестарочка. Ведь большую часть своей жизни она — гусеница, целых три года. Противная и вызывающая отвращение. Вредитель, уничтожающий тысячи гектаров леса. А потом, прождав столько лет, гусеница превращается в ангела, ищет цветы, стремится к солнцу, расправляет крылышки. Самое нежное создание на земле… Пьет цветочный нектар, блестит в лучах солнца, словно одетая в парчу, и никому не приносит зла. Существует — и все. Она — живое доказательство существования Бога, искусство для искусства, она — утешение.

Бабочкой становятся в старости…

А я навсегда останусь гусеницей.

— Хорошо?

Она не расслышала, что сказал врач, но утвердительно кивает. Кто-то ее куда-то ведет.

Опять в палату? Кровать такая прохладная, рядом другая женщина, ей поставили капельницу. Кап-кап.

Маленькие капельки надежды. На ее долю надежды не хватило. Как с этим справиться?

Только за костный мозг — пятьдесят тысяч долларов. За операцию — двести. Почти миллион злотых. Таких денег нет. Может, и будут когда-нибудь. Но она не успеет.

У нее нет времени!

Нет времени!

Кто-нибудь, помогите же мне, разбудите… Я стану лучше, веселее, я буду хорошо себя вести. Прошу Тебя, Господи, я еще не преобразилась, еще не скинула панциря, еще не вылупилась, меня еще нет.

И уже не будет?

— Дать вам лекарство?

Лекарство от чего? От страха? Золотое лекарство? Новое средство, не зараженное carcinoma clarocellulare renis? Да! Я хочу получить новое снадобье, наполненное прекрасными здоровыми клетками, с великолепными защитными свойствами — с солдатами тэквондо; они защитят меня от карциномы, не пустят ее внутрь, они будут сражаться, достанут острые мечи и скажут: стоп! Хочу новое лекарство, новые здоровые почки, глубоко запрятанные, они станут тихонько трудиться, они не восстанут против меня, не заразят ближайшие органы, не распространятся метастазами — вот какое средство мне необходимо… Желаю сбросить оболочку, и стать бабочкой, и полететь к солнцу, хочу превратиться в ночную бабочку и любой ценой стремиться к свету, жажду познать тяготы созидания и жизни, радость и любовь, я не хочу как гусеница сопреть в тесном коконе, зараженная carcinoma clarocellulare renis. Я схвачусь за соломинку, только дайте мне ее!

— Нет, спасибо, — говорю я и прячусь в свою скорлупу, в свои канальцы: там я еще какое-то время смогу продержаться.

* * *

— Бася, что с тобой?

— А что со мной должно быть? — отвечает моя жена и поворачивается ко мне спиной.

Перед глазами у меня спина, будто я женился именно на этой части тела.

Как все изменилось! Она несчастна со мной, и все мои усилия — тщетны.

Вот оно, доказательство, — спина.

Я Басе не нужен.

Может быть, пришло время расстаться?

* * *

Бася не убежала в спешке, она ушла спокойно и прежде, чем уйти, спросила, не согласится ли Айрис («Это у меня погоняло такое, Айрис…») выступить в суде свидетелем ее унижения. Развод по вине Петра, больше она ничего не хотела.

Бася показала фото Айрис.

— Уп-псс, — надулась та, — сукин сын, а говорил, что никому этого не покажет. Это твой муж? — Бася голову дала бы на отсечение: в глазах у Айрис сверкнули слезы. — Если бы я знала, что он женат, не дала бы снимать, не люблю женатых, потом с ними одни проблемы. Что за свинья. — Айрис перебирала снимки. — А вот здесь я неплохо получилась, взгляни. Он сказал, что делает их для «Пентхауза», знаешь, неплохой журнал на этом рынке, да? В него нелегко попасть, а он сказал, что продвинет… А моя подружка получилась хуже, да? Позабавились, и готово дело — проблемы. Ко мне-то у тебя претензий нет? Конечно, приду, надо показать этому сукину сыну, кто здесь главный, да? Ты-то не пожалеешь? Машинка у него хоть куда… ой, я… сорри. Только ты не подумай, что так всегда, мы были с ним знакомы, то есть я не то чтобы с незнакомцем или с кем попало… Ему ведь не выкрутиться, да? А говорил, что не женат. Дай знать, когда суд, вот он удивится-то, когда меня увидит, да? Конечно, приду, ведь я за то, чтобы в теме супружества все было о'кей, а если не получается, я ни при чем. Вот здесь я неплохо вышла. Ты эти фотки мне не оставишь? Потом уничтожу, обещаю, и больше он до меня не дотронется, обещаю. А знаешь, я от него почти торчала. Ничего, бывает: то ты на вершине, то в дыре. Сорри меня, серьезно. А вот фото — экстра! Ты бы сделала такие себе, ой, дура я, он же наверняка общелкал тебя всю вдоль и поперек.

Буба — дура, ложка остается ложкой, с какой стороны на нее ни посмотри. Теперь у нее, у Баси, есть свидетель, и Ни о чем она не пожалеет. Если Петр мог с такой, какая уж тут жалость. Не осталось. И больше не надо ни злиться, ни бороться, ни объяснять, ни вынюхивать.

На свою зарплату она, наверное, сможет снять небольшую комнатку. А когда все будет позади, поедет к матери: у нее еще отпуск за прошлый год не использован. Надо только немного прийти в себя. Она придет в себя у Розы, она поедет к Розе сразу после встречи с адвокатессой. Они выпьют, и будет как когда-то. Бокал-другой ей не повредит.

Вот.

Иногда браки заканчиваются именно так.

* * *

— Я только измерю давление, дайте руку, пожалуйста. Ой, ой, какие плохие сосуды, покажите другую, пожалуйста.

При чем тут сосуды, это ведь просто синяк. Первый, второй, третий…

* * *

— Я прямо вылитая птица киви. Которая не умеет летать.

— Не говори глупостей, даже курицу можно заставить летать.

— Если угрожать ей топором.

— Я бы выпила бульона. — Буба лежала на Розиной оттоманке и наблюдала за Басей.

— Могу приготовить «Горячую кружку». А вы, девчонки, хотите?

— Спасибо тебе большое. Я имела в виду бульон из овощей, а не глобалистскую отраву.

— Я вселяюсь в Юлину однокомнатную. Страшно дешево, хотя там, наверно, тараканы. Завтра же поеду за вещами. Первое слушание на следующей неделе.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Ты даже не знаешь, может, это ошибка, мимолетное увлечение…

— Роза! Я ухожу!

— Никуда ты не пойдешь, неделю носа на улицу не высовывала и сейчас с места не тронешься. Только, по-моему, это нечестно — не сказать ему, даже не позвонить, не попытаться объясниться.