Читать книгу - "Златоуст и Златоустка - Николай Гайдук"

1

Зеленоватый старинный штоф начал разрастаться перед глазами – глыба льда увеличилась до размеров стеклянной горы. И вдруг оттуда выпрыгнул Змей Горыныч, извергая пламя из поганой пасти. Подкидыш поначалу растерялся, а затем шарахнул кулаком по столу, призывая к порядку. И Змей Горыныч, как ни странно, послушался. Он прикинулся невинным Зелёным Змием – беззаботный эдакий рубаха-парень. Рожа у парня была бледно-зелёная и только нос, похожий на фигу, красновато-сизый. Руки мелко подрагивали. Брючата и пиджак пошиты из разных винно-водочных этикеток большого размера, местами изрядно потёртых. Блестящие пуговки на пиджаке – металлические пробки от бутылок.

– Ванюша! Дорогой мой! – затараторил рубаха-парень, разливая по стаканам и по полу. – Как я рад нашей встрече! Давай, брат, для начала сделаем опрокидонт. Что это такое? Не знаешь? Русская старинная забава. Хе-хе… Опрокидонт – рюмка водочки, которую мы сейчас опрокинем в душу мать. Хэ-хэ. Сначала осторгамимся, потом остаканимся, а следом за тем ографинимся.

Трескотня эта Ивашке не понравилась.

– Балабол! Ты кто такой?

– Тебе показать винный паспорт? Или ты мне на слово поверишь? – Нагловатый тип запанибрата хлопнул Простована по плечу, а затем протянул пятерню, дрожащую, хилую, потную. – Я – Зеленозмийцев. Звать меня Зерра. Или просто – Зеро. Ну, давай за знакомство.

Подкидыш тогда ещё не знал, что Зеро – это просто «ноль», пустое место. Тогда показалось: Зеро или Зерра – так романтично, так загадочно звучит. Зеро представился ему приятным парнем, красноречивым, умным собеседником, ну, то бишь, собутыльником.

– Теперь ты – мужик! Настоящий мужик! – Зерра обнимал его, поздравлял с почином. – Бабам – квас. А мужикам – давай покрепче. Мы же не какие-то квасные патриоты, верно? Давай, брат, за тебя! За бескорыстную дружбу мужскую! Теперь я всегда буду рядом. Как только горе у тебя, или какая радость – ты только гикни-свистни, я мигом появлюсь.

– Спасибо, я уж как-нибудь один, – отказался парень, – переживу, перекую мечи на калачи.

– Одному – хреново. Одному – беда, – елейным голосочком стал убеждать собутыльник. – Один, как говорится, и возле каши загинул. А на миру, как говорится, и смерть красна. Так наш народ говорит. А народ – ого! Народ наш – Златоуст. Я с ним, с народом-то, люблю посидеть за столом, побеседовать. А ты ведь парень из народа. Так? Значит, тебе, Иван Великоросыч, самая прямая дорога в златоусты! Читал твои перлы, читал.

– Да какие там перлы? Правильно дед говорит: только перловую кашу сварить. В Стольнограде так накостыляли…

– А кто там? – Зерра подлил в стакан. – Тот, который бреет уши? Или кто? Да что они, паскуды, понимают? Они от зависти… Да я их знаю, Ваня, знаю, как облупленных. Я же с ними пил сто раз, чуть язву, бляха-муха, не заработал. Из этих бездарей, между нами говоря, не получилось ни поэтов, ни прозаиков, вот они и сели в кресла критиков, да в кресла литконсулов. Там же одни сплошные неудачники сидят, и срок у них пожизненный, вот что печально.

Зеленозмийцев ни на секунду не замолкал, и вскоре это пустословие стало докучать; парню хотелось побыть одному, погрустить-подумать о своей царевне, о жизни вообще.

– Тебе какого, Зерра… – раздражился парень. – Заткнись!

– Запросто! – Зеленозмийцев вынул из кармана пробку от вина – рот себе заткнул.

Изумлённо глядя на него, парень расхохотался.

– Молодец! Я рад, что мы друг друга понимаем!

– Да как же не понять? – вынимая пробку изо рта, опять затараторил собутыльник. – Да мы же с тобою, можно сказать, братья по крови! Нет, я не хочу сказать, что у тебя вино в крови или водка, или самогон… Нет, нет! Я в том смысле, что… давай-ка сделаем опрокидонт…

Всё больше мрачнея от болтовни, Простован кулаком по столу припечатал.

– А не пошёл бы ты?..

И опять Зеленозмийцев не только не обиделся – подпрыгнул от восторга.

– Правильно! Я пошёл за вторым пузырём!

– Не надо, хватит.

– Да где же хватит, брат мой? Да ты уж мне поверь! Мы же русские люди! Нам одного пузыря никогда не хватает для полного счастья!

– Ты хочешь сказать, – Подкидыш пощёлкал грязным ногтем по стакану, – счастье в этом?

– По поводу счастья сказать не могу, – чистосердечно ответил Зерра, – а вот по поводу истины Плиний Старший мне говорил: In vino veritas – истина в вине.

Ошарашенный загадочной латынью, парень прошептал:

– Линий Страшный? А кто это?

Собутыльник сурово посмотрел на него, икнул и папироску вытащил из-за уха, где её вроде бы не было. Прикурив, Зерра на минуту пропал за облаками вонючего дыма.

– Был такой древнеримский учёный – Плиний Старший, – заговорило вонючее облако. – Двадцать четвёртый – семьдесят девятый годы нашей эры. Я любил с ним выпить, потрындеть. А иногда мы даже пели. Слушай, Ваня! А ты ведь здорово играешь, говорят, искры высекаешь из балалаечки…

От похвалы Ивашка подтаял – нетрезвую улыбку растянул от уха и до уха.

– А где инструмент? У тебя же тут одни сверчки за печкой.

– Почему? Ты с балалайкой пришёл. Вот, держи.

– И правда… – Простован изумился, глядя на старую отцовскую балалайку, лежащую на лавке. – А какую мы споём? «Мне море по колено, и облака по грудь» Эту, что ли?

– А давай, какую хош…

Прикрывая глаза, балалаечник стал пощипывать струны – звонкий, мягкий звук поплыл по комнате. Зеленозмийцев, блаженно жмурясь, склонился над столом и неожиданно грянул: