Читать книгу - "Обмани-Смерть - Жан-Мишель Генассия"

После звонка ассистентки, которая сухим, неприятным тоном поинтересовалась причиной задержки, Хелен всерьез занервничала. Мы заново обыскали два этажа дома, все стенные шкафы и гардеробную, я перебрал книги на полках, шарил под кроватями, за батареями, на гардеробах, даже снимал подушки с кресел и дивана. Мы уподобились рудокопам и обнаружили, казалось бы, навсегда утерянные вещи: папки с документами, непрочитанные письма, так и не открытые книги, ненадеванные брюки, хрустальный кубок за репортаж о FARC-EP^[69], четыре стофранковые купюры, невесть как попавшие в башмак, фотографии молодых лет, пачку писем, перевязанную хлопковой ленточкой (ее Хелен мгновенно выхватила у меня из рук, так что нет худа без добра!), позолоченное кольцо с рубином – за его пропажу уволили домработницу (как теперь выяснилось – несправедливо). Не нашлась только красная папка.

Сьюзан поискала у себя, что оказалось значительно легче сделать, учитывая ее любовь к порядку и методичность.

В час ночи пришлось смириться с полным и окончательным исчезновением Маккартни, оставить на автоответчике покаянное сообщение ассистентке и признать, что все пропало. Хелен чувствовала себя как нокаутированный боксер, а я наконец понял, почему покончил с собой Ватель^[70].

Мы выпили бутылку текилы, прикончили джин и говорили, говорили, говорили… Ночь подошла к концу, мы вышли прогуляться, попали в объятия влажного воздуха и добрели по пустынным улицам до Вики-Пар-ка^[71]. Город медленно просыпался, стало совсем светло, и мы решили вернуться. Хелен не могла смириться с провалом и без конца прокручивала в голове самые неправдоподобные гипотезы исчезновения досье.

Дальше все происходило, как в американских фильмах, когда герою выпадает тот самый, единственный, судьбоносный шанс. Мы оказались на пересечении Роуленд-стрит и Хейверсток-Хилл, и Хелен замерла перед витриной агентства недвижимости.

– Сумасшедшие цены! – воскликнул я.

– Убийственные…

Мы прочли несколько объявлений, и я решился:

– Думаю, будет неплохо, если мы переедем.

– О чем ты?

– Для нас троих места в твоем доме явно недостаточно. Мы задыхаемся. А что будет, когда Салли подрастет? Ей понадобится отдельная комната, тебе необходим рабочий кабинет, тогда ничего не будет теряться.

– Отличная идея, Том, жалко только, что денег у нас маловато. Чтобы купить дом в этом районе, нужно быть очень богатым человеком.

– Я вот что подумал: у меня есть сбережения, – если добавить выходное пособие, сумму от продажи и кредит, может получиться. Я нашел в Белсайз-Парке дом в сто двадцать квадратных метров с садом за приемлемую цену, можем его посмотреть.

– Ты хочешь, чтобы я продала дом?

– Придется, если решим купить жилье попросторней.

Хелен застыла, только моргала и все никак не могла остановиться. Она ужасно побледнела, лицо мгновенно осунулось, как от смертельной усталости. А может, виноват был бледный свет уличных фонарей? Губы у нее дрожали все быстрее, как от внезапного тика, потом она закричала:

– Ты с ума сошел! Я никогда не продам дом. Ни-ко-гда! Это дом моей матери! Кем ты себя возомнил? Кто предложил жить вместе – ты или я?

– Ты…

– Я требовала от тебя возмещения убытков?

– Нет, но…

– Так ты меня благодаришь? А? Так?

– Не вижу связи, Хелен.

– А я вижу! Я не покину свой дом! Не перееду даже во дворец! Он достался мне по наследству, от мамы. Понимаешь, что это значит? Никто его у меня не отберет, ясно? И уж точно не ты!

Мы впервые серьезно поссорились, и я повел себя как большинство мужчин – отступил, потому что хотел решить проблему, а не создавать новую, подумал, что со временем, когда дочка подрастет, разум возобладает.

Хелен сделала вид, что все забыла, и наша жизнь пошла как прежде. Она снимала репортажи и интервью, я таскал по дорогам Шотландии и Уэльса сотни молодых бедолаг и нервных клерков, так что Озерный край^[72] сделался для меня родным.

* * *

В два года Салли все еще не говорила, мы с нетерпением ждали ее первого слова – и никак не могли дождаться. На все попытки заставить ее повторять за нами ребенок удивленно смотрел голубыми глазами, улыбался и молчал. Я мечтал услышать в исполнении дочки слово «папа», но Салли не размыкала губ. Ми-кала клялась, что она не раз отчетливо произносила «пирог», «бобо», «дуду», «Мика», вела короткие беседы с ее дочерью Мими и набиралась от нее новых слов. Нам очень хотелось поверить няне, но ничего, кроме невнятного лепета, Салли не издавала.

Наша соседка врач-педиатр еще раз осмотрела девочку и вынесла категорический вердикт: ребенок совершенно нормальный, в этом возрасте задержка речевого развития случается очень часто, не исключено, что малышка не хочет говорить при нас или с нами, но обязательно начнет общаться, как только возникнет потребность. «Не драматизируйте и не давите на нее…»

Хелен тяжело переживала «немоту» дочери и убедила себя, что Салли отказывается общаться в наказание за то, что мы бросаем ее на няньку. Две недели Хелен сама забирала дочь из дома Микалы, готовила ей ужин, кормила и разговаривала, задавала вопросы – они оставались без ответа, рассказывала сказку на ночь и… ждала заветного первого слова. Увы, наша крошка твердо вознамерилась молчать, и мы сходили с ума от беспокойства.

На третий день рождения Салли мы устроили праздник, пригласив детей наших друзей и, конечно, ребятишек Микалы. Освободить первый этаж оказалось ох как непросто, но мы все перетащили, и Хелен, вдохновившись картинкой из «Vanity Fair»^[73], соорудила буфет с горой пирожных, легких закусок и конфет. Мы не предвидели, что каждый родитель испарится, как только забросит к нам свое чадо. Ребятишки кинулись на буфет, как оголодавшие троглодиты, а потом стали потрошить подарки Салли – совершенно, кстати, бесполезные.