Читать книгу - "Ученик философа - Айрис Мердок"

— Наш дом, — сказал Том, — Наш собственный, хоть на время. Ах, хорошо!

Никогда еще у него в распоряжении не было столько жилого пространства. Он забегал по дому, открывая двери, заглядывая в шкафы, прыгая вверх-вниз через ступеньки.

Эмма заглянул в гостиную, потом нашел кабинет Грега и принялся разглядывать книги. Он обрадовался, увидев среди них множество трудов по истории. (Грег изучал историю в Йоркском университете.) Эмма стал методично просматривать полки. Вытянул «Историю Европы» Пиренна, сел и сразу углубился в чтение.

Тома в это время охватил приступ восторга. Он исследовал кухню. Здесь не придется ни горбиться над каминной решеткой, ни готовить на газовой плитке. Том питал странноватую, эксцентричную любовь к готовке. Он обследовал кладовку и холодильник. Пошел в гостиную и рассмотрел все картины и украшения. Он, конечно, и раньше бывал в этом доме, но только как гость и никогда не видел гостиную пустой. Том любил картины, любил вещи, ценил все видимое. Ему хотелось бы стать богачом и коллекционером. Однако он не строил планов, как разбогатеть; он пока вообще не строил планов.

Грег и Джуди, до сих пор бездетные, жили в приятном районе города, на дальней стороне от общинного луга, ближе к твидовой фабрике. Этот район по неизвестной причине назывался Биггинс и состоял в основном из викторианских террасных домов; в последнее время район облагородился, и кирпичные фасады домов были покрашены в разные цвета. Конечно, в Эннистоне считалось «комильфо» жить в районе Полумесяца, расположенном у моста восемнадцатого века — обиталище Исткотов, Ньюболдов и Бэрдетов. Однако отдельные части Биггинса тоже считались «хорошими», не хуже Виктория-парка. Лучшая улица, носившая название Траванкор-авеню в память какого-то эннистонца, служившего британскому режиму в этом городе, начиналась довольно роскошно у Полумесяца и кончалась в более скромном, но достаточно приятном виде на выходе из города, рядом с твидовой фабрикой. Агенты по торговле недвижимостью описывали положение домов на этой улице, пользовавшихся большим спросом, как «ближе к Полумесяцу» (или «на границе с фешенебельным районом Полумесяц») или «ближе к твидовой фабрике». Айвор Сефтон занимал виллу конца восемнадцатого века ближе к Полумесяцу. Грегори Осмор с женой жил в хорошеньком отдельном домике за платанами на том конце улицы, что ближе к твидовой фабрике. Грег купил этот дом, когда, поработав бухгалтером в Лондоне, перешел в правление перчаточной фабрики на должность «управляющего на все руки» и, как говорили, должен был стать там большой шишкой. Его старший брат, столь же успешный, был барристером[37]в Лондоне.

Том обследовал спальни. Их было четыре, все в хороших комнатах. Все кровати были застланы чистым бельем. Тому больше всего понравилась, если не считать комнаты Джуди и Грега, спальня окнами в сад, хотя те, что выходили на фасад дома, были тоже ничего — там меж платанов высилась минаретом труба твидовой фабрики. Он решил предоставить выбор Эмме. Биггинс находился на «полезной для здоровья возвышенности», и, стоя у заднего окна, Том видел почти все главные достопримечательности Эннистона: Институт, позолоченный купол Эннистон-Холла, обрубленную серую башню церкви Святого Олафа, полосатый шпиль церкви Святого Павла (вотчины отца Бернарда), тонкий шпиль католической «железной церкви» в Бэркстауне, массивный храм методистов в Друидсдейле, квакерский молитвенный дом, универсальный магазин Боукока, перчаточную фабрику (кирпичный дом девятнадцатого века с башенками и орнаментами) и новое, вызвавшее столько споров здание политехнического института за общинным лугом.

Том осмотрел ванные комнаты. Ванная комната в его студенческом обиталище (возле Кингз-Кросса) была омерзительно грязна, словно специально для умерщвления плоти, никогда не чистилась, да, вероятно, ее и нельзя было отчистить, и Том делил ее с несколькими другими жильцами. Ванная комната Грега и Джу была воплощением роскоши (у Джуди был пунктик насчет ванн), в ней стояла огромных размеров ванна, вделанная глубоко в пол, раковина и биде в том же стиле, все из необычно толстого и чувственно округлого красного фаянса. Кафель был черный. Краны и вешалки для полотенец — золотые (предположительно все-таки только по цвету). На сверкающей черной полке стояли рядком баночки и бутылочки, содержащие (Том в этом не сомневался и тут же проверил) райские благовония. За занавесью, прикрывающей облицованную кафелем арку, обнарушится душ, за другой такой же — унитаз. Том решил, что должен немедленно принять ванну. Он пустил воду, возливая масло и вино[38]из бутылочек с полки для благовоний. Запахло как в раю.

Пока готовилась ванна, Том пошел в спальню к Грегу и Джу и открыл скользящую дверь огромного встроенного шкафа, занимавшего всю длину комнаты. Он узрел блистающую сокровищницу нарядов. И Грег, и Джуди всегда очень заботились о собственной внешности; они были красивой парой и любили одеться. Том наслаждался видом многочисленных хорошо сшитых костюмов Грега (Грег никогда не носил джинсов), элегантных смокингов, изысканных рубашек (некоторые были с кружевами). Тысяча шелковых галстуков. Вещи Джу тоже были хорошие и пахли приятно. Она одевалась очень женственно — оборки, защипы, большие кружевные воротники, сборочки и прочая чепуха, длинные юбки, стянутые поясками на тонкой талии. Зимой она носила легкие светлые твидовые сарафаны с яркими блузками, с элегантными шарфами, еще более шелковистыми, чем галстуки Грега. Ее летние платья были из полиэстера, легкого как перышко — должно быть, когда хлопок умирает и попадает в рай, он становится именно таким. Том потрогал несколько платьев и вздохнул. Он подумал, что эти восхитительные одеяния — запасной гардероб Грега и Джуди. Основной сейчас с ними во Флориде, услаждает взор американцев.

Лакированные вешалки с одеждой бесшумно и легко скользили по перекладине, и рука Тома задела что-то, с виду вроде бы из перышек, а на ощупь словно из кисеи. Он вытащил этот предмет одежды: это оказался бледно-голубой пеньюар с многослойными манжетиками и воротничками. Он сунул руки в рукава, натянул пеньюар и уставился в длинное подвесное зеркало в раме красного дерева, столько раз отражавшее прекрасную и удачливую чету хозяев. Том с его волнами кудрей и гладким свежим лицом выглядел, что и говорить, совершенно потрясающе. Он некоторое время смотрел на себя в удивлении и восторге, а затем решил пойти показаться Эмме. Он грациозно поскакал вниз по лестнице и впорхнул в кабинет.

— Ну правда же я прелесть?

Эмма все читал и дошел до слов: «Лютер всего лишь продолжал следовать по пути, проторенному ранее Виклифом и Яном Гусом. Его богословие было продолжением богословия диссидентов Средневековья; его предтечами были великие еретики четырнадцатого века; его совершенно не затронул дух Возрождения. Его доктрина оправдания верой была сродни доктринам мистиков, и, хотя он, подобно гуманистам, пусть и по совершенно иным причинам, отвергал целибат и аскетическую жизнь, он был полнейшей противоположностью гуманистам в том, что полностью подчинял вере свободную волю и разум. Однако гуманисты не могли не приветствовать его сенсационное появление». Эмма поднял глаза. Вид Тома в женском платье его неприятно поразил. Эмма сам порой втайне фантазировал о переодеваниях; причуда Тома показалась ему бездумной профанацией священной тайны. Он холодно сказал: