Читать книгу - "Имя мое - память - Энн Брешерс"

— Послушайте, я много думала о ваших словах. Надеялась, что смогу кое о чем спросить вас. Или, может, вы мне погадаете еще. Я привезла деньги.

Не дав Люси закончить, девушка покачала головой:

— Простите, нет.

— Но не могли бы вы…

Голос Люси дрожал. Она не знала, что ей делать. Ведь приехала она сюда от отчаяния. В прошлый раз Люси презирала мадам Эсме, сомневалась в ней и высмеивала ее, а теперь наконец сдалась. Практика Эсме была чистым надувательством, но Люси нуждалась в ней. Она дошла до грани здравомыслия. Даже не подумала о возможном унижении, если ей откажут. Только не сейчас, когда у нее в кармане пятьдесят баксов.

— Можно задать вам несколько вопросов? — произнесла Люси. — Вероятно, вы меня не помните, но тогда вы сказали мне много очень странного, и я размышляла над вашими словами. Я совершенно их не поняла, но мне кажется…

Девушка снова покачала головой. Люси догадалась, что ей не то чтобы неинтересно, а как-то неловко. Пока Люси говорила, та внимательно смотрела на нее.

— Вы больше не практикуете? — воскликнула Люси.

— Дело не в этом. Просто не хочу.

— Вам ведь необязательно наряжаться и обставлять все как в прошлый раз, верно? Я хочу сказать, если вы не возражаете, то и я не против. А если вам все-таки надо подготовиться, то я подожду.

— Вам следует уйти, — тихо произнесла Эсме и направилась к двери.

Люси опечалилась. Это была ее последняя надежда. Что делать, если не можешь даже капитулировать?

— Ну, пожалуйста, — настаивала она. — Извините, что явилась к вам без приглашения. Представляю, каким странным это кажется. Не хочу вам докучать, но можно мне вернуться в более подходящее время? Следовало договориться заранее. Следовало это сделать, но у меня нет номера вашего телефона. — Люси подняла свою сумку. — У меня с собой деньги, — добавила она.

Девушка стояла в проеме открытой двери, наблюдая за Люси через плечо. Люси заметила в ее взгляде сочувствие, но и осторожность тоже.

— Меня зовут Люси, но вы называли меня Софией. Вы меня совсем не помните?

— Мне пора домой.

Люси не оставалось ничего иного, как двинуться к машине. С одной стороны, она надеялась найти ответы на некоторые вопросы. С другой стороны, рассчитывала доказать себе, что мадам Эсме занимается ерундой, она невежественна, возможно, удачлива, и ею движет жадность. Ничего не получилось.

Плюхнувшись на сиденье автомобиля, Люси бросила на трейлер последний безнадежный взгляд. Эсме по-прежнему стояла в дверном проеме. У нее был такой же подавленный и смущенный вид, как у Люси. Люси собиралась уже закрыть дверцу машины, как вдруг заметила, что губы девушки шевелятся. Она высунулась из автомобиля.

— Он не умер.

— Что? — с изумлением воскликнула она.

— Я говорю, он не умер.

Люси с такой силой сжала ручку дверцы, что у нее онемели пальцы.

— Вы имеете в виду Дэниела?

Эсме молча скрылась в доме.

Хастонбери-Холл, Англия, 1918 год

Я жил от одного дежурства Софии до следующего. Каша на завтрак представлялась деликатесом, когда приносила ее она, и безвкусной бурдой, если подавала ее медсестра Фостер, или Джонс, или даже молодая пухлая Коринна. Когда София дотрагивалась до моей головы, рук или давала лекарство, я готов был вывернуться наизнанку. Не было ничего такого, что я мог или хотел утаить от нее; у меня не хватило бы выдержки.

Сфера компетенции Софии распространялась только на кисти рук и места выше плеч пациента. Старшие сестры выполняли более приземленные обязанности — подавали судно, проводили гигиенические процедуры и переодевали больных. Они действовали решительно, не обращая внимания на пациента, и, честно говоря, меня раздражало, что приходится отдаваться на их милость. В моей душе накопился большой опыт переживаний. Мне довелось жить в древних городах и плавать по всему свету, читать первые рукописи на пергаменте в библиотеке Пергама — и вот теперь я не мог обойтись без судна. Окружающие видели во мне того, кем я был: очередного восемнадцатилетнего солдата с искалеченным телом.

Для меня было непривычно страдать от серьезных ранений. Как и любого другого, во время моих жизней меня донимали ранения и боль. Однако от серьезных ран я умирал. Медицинской науке далеко еще было до современного уровня. Переход от жизни к смерти обычно не являлся долгим или чрезмерно торжественным, как сейчас.

Но, признаюсь, что, несмотря на досаду, вызванную собственной беспомощностью, я был заинтересован происходящим. Имели место огромные достижения в медицинской помощи, и я не оставлял их без внимания. Все это определило направление моих последующих нескольких жизней. У меня была естественная склонность к науке, но, вероятно, истинной причиной моего обращения к медицине стало то, что помощь, получаемая мной в том госпитале, исходила из столь любимых рук.

И вот, когда я пришел в себя и раны мои немного зарубцевались, меня перевели в палату наверху. Это была большая комната с желтыми стенами и четырьмя другими кроватями. Окна выходили в сад. Когда я садился на кровати, то видел зеленые листья вперемешку с красными, осенними. Даже во время дождя листва за огромными окнами создавала удивительное освещение. Где-то в гуще запахов антисептика и нашатыря я улавливал тонкий аромат Софии и в своих горячечных снах цеплялся за самый его слабый отголосок.

По ночам моя лихорадка усиливалась, но меня это не волновало, потому что иногда София приходила посидеть со мной.

— София, — бормотал я, когда она брала меня за руку.

Это было на третью ночь в моей новой палате.

— Констанция, — шептала она в ответ.

Я поднимал голову.

— Сейчас у тебя голубые глаза.

— Они всегда были голубыми.

— Нет, прежде они были темными.

— Неужели?

— Да, и такими же красивыми.

— Это большое утешение.

— В прошлый раз волосы у тебя были длиннее, и в них не было этих… штук, что ты носишь.

— Гребней?

— Да. Они были темнее, но глаза почти такие же.

— Я думала, они были черные.

— Да, другого цвета, но такие же. Похожие в чем-то главном. Глядя в эти глаза, я видел того же самого человека, что и сейчас.

Она кивнула головой. Температура у меня поднималась так высоко, что София во всем мне потакала.

— Последний раз я видел тебя, когда ты была совсем маленькой девочкой. Тебе было лет шесть.

— Как такое могло случиться? Ты вырос не здесь, в Кенте?

— Нет, я увидел тебя в Греции.

— Я никогда не бывала в Греции.

— Нет, бывала. Тебе было очень плохо. — Моя лихорадка действовала как сыворотка правды. Я чувствовал, как глаза мои наполняются слезами, но сдерживался. — Я пытался тебе помочь. Дай посмотреть твою руку. — Закрыв глаза, я попытался вспомнить. — Левую.