Читать книгу - "Я жива. Воспоминания о плене - Масуме Абад"

Для детей всё было ново: климат, лица, среда, говор. Приют Шираза с полной готовностью принял наших питомцев, предусмотрев место для их временного проживания. А я каждую минуту настороженно слушала новости о войне, южном и западном фронте. У меня не было намерения оставаться в Ширазе после размещения там приютских детей. Я прощалась с ребятами. В это время ко мне подошел Сейед и, помявшись немного, спросил: «Госпожа Масуме, можно вручить вам одну бумагу?» – «Какую бумагу?» – спросила я. «У меня был к вам разговор, но не было возможности поговорить с вами наедине», – ответил он.

Я взяла письмо и попрощалась с Сейедом. Я в последний раз обняла детей и поцеловала их. Однако это прощание было не навсегда. Я хотела одну ночь провести в мавзолее Шах-Чераг^[75]. В момент прощания Насиба спросила меня: «Когда ты вернешься?» – «Не знаю, – ответила я, – знаю только, что иду в Шах-Чераг и, вероятно, пробуду там до утра».

Когда я вошла в мавзолей Шах-Чераг, я увидела там многих из тех жителей Абадана и Хоррамшахра, у которых война отняла всё. Удрученные тяжелыми, сокрушительными мыслями и переживаниями, они сидели или лежали внутри двора в изорванных одеждах, с небольшими котомками с предметами первой необходимости – единственным жалким достоянием всей их жизни. С каждым часом количество этих несчастных, оставшихся без крыши над головой, увеличивалось. Люди, которые еще несколько дней назад имели дом, имущество, деньги, в одночасье лишились всего, и теперь им больше нечего было терять. Мне стало жалко моих земляков, мой город и саму себя. Передо мной были семьи, которые не имели никаких финансовых возможностей или места, где могли бы жить, поэтому от безысходности они нашли убежище в Шах-Чераге. Они сидели, обхватив колени руками, а на их лицах застыло выражение муки, усталости и бессилия.

Среди этих разоренных войной людей была мать Насибы, девочки из приюта. Она узнала меня. После смерти своего первого мужа она отдала девочку в приют и вышла замуж за одного коммерсанта. Во втором браке она родила еще троих детей. Иногда она навещала Насибу. Увидев меня, она сразу спросила меня о ней. Я сказала, что детей перевезли в Шираз, что с Насибой все в порядке, и дала ей адрес ширазского детского приюта. Она что-то говорила, и слезы текли по ее бледному лицу и пересохшим губам; она взяла мою руку, поднесла ее к своим губам, поцеловала и, плача, стала говорить такие слова: «Во имя святости и благословенности этого мавзолея да воздастся тебе Всевышним! Пусть Он дарует тебе столько же благ, сколько имеется волос на голове у этих детей-сирот! Пусть тебе сопутствует добро! Пусть станешь ты счастливой матерью за то, что ты спасла детей от огня и гибели!». У меня к горлу подступил ком. Я не знала, что отвечать ей, я даже не могла обнадежить ее ничем. Слова не могли выразить моих чувств и эмоций. Ситуация была безнадежной, и я ничем не могла помочь.

Я смотрела на младенцев, пытавшихся высосать молоко из опустевшей груди своих матерей; я смотрела на стариков, которые ценой неимоверных усилий добрались до этого места, спасаясь от ужасов войны; я смотрела на малолетних школьников, которые, оказавшись оторванными от уроков, школы и книг, недоуменно и растерянно озирались по сторонам.

Я подошла к алтарю Шах-Чераг и дала волю своим эмоциям. Неподалеку от меня, рядом с алтарем, отрешившись от войны и внешней суматохи, сидели, прижавшись друг к другу, видимо, только что поженившиеся молодые супруги. Они будто забыли, что в этом храме, в этом городе и вообще в этом мире существуют и другие люди, кроме них. Наблюдая за этими молодоженами, я вспомнила о письме Сейеда. Я вынула письмо из кармана, развернула его и прочла следующие строки:

«Во имя Всевышнего, вдохнувшего в нас от Духа Своего, чтобы мы были подобны Ему. Во имя Его цвета, Его благоприятеля и союзника Его посланнической миссии, знаю, что во дни крови, огня и войны говорить о мире, жизни и любви – бессмысленно, по мнению многих. Я же считаю, что говорить об этих вещах надо именно сегодня. Сегодня, когда жизнь и смерть стали одинаково дешевыми; сегодня, когда война испытывает нас и влечет за собой фатальные бедствия. Если женитьба и замужество призваны совершенствовать человека, мне для прохождения этого пути нужен человек, который будет для меня крыльями, чтобы летать, ногами, чтобы ходить, и глазами, чтобы видеть.

В мечтах и наяву я искал человека, во взгляде, в поведении и в голосе которого я видел бы Бога. Всё, в поисках чего я был, я нашел в Вас. Не знаю, с чего мне надо начать и что писать. Я даже не знаю толком, как правильно посвататься. Это – первый и, несомненно, последний раз, когда я прошу руки девушки. Я написал эти несколько незавершенных строк, чтобы поведать о своем расположении и любви к Вам. Знайте, что мое бессмертие – в любви к Вам…»

Мне показалось странным, что в условиях, когда жизнь утратила свое значение, кто-то может думать о создании семьи и выборе для себя спутника жизни. Я бросила письмо Сейеда внутрь алтаря Шах-Чераг и погрузилась в молитвы и намаз. В это время снаружи послышались крики и шум, которые привлекли к себе всеобщее внимание. Я вышла во двор мавзолея и увидела, что пострадавшие от войны беженцы сцепились и ругаются с ширазцами. Те кричали в адрес переселенцев: «Вы испугались, не остались воевать и бежали. Вы хотите, чтобы пришли люди из других мест и воевали вместо вас!» Они хотели выдворить беженцев из мавзолея. Атмосфера была накалена до предела. Беженцы говорили: «Всю свою жизнь мы принимали у себя дома гостей. Мы были не просто гостеприимными, мы обожали гостей! А теперь, по воле злого рока, мы вынуждены кормиться остатками с ваших столов. Если бы у вас под самым ухом тоже пару раз выстрелили, вы бы поняли, что значит война!».

Всю свою боль, тяготы перенесенного пути, измучившего их голода и жажды беженцы обрушили в этом споре на ширазцев. Каждый что-то говорил по поводу сложившейся ситуации:

– Красота и обаяние города – в его жителях, а не в кирпичах и многоэтажных зданиях!

– Каждый человек – король только в своем городе.

– До тех пор, пока человек не увидит войну собственными глазами, он не поймет ее значения.

Некоторые из ширазцев приняли доводы беженцев, однако те были так обижены опрометчивыми словами нескольких молодых ширазцев в свой адрес, что, несмотря на усталость, изнуренность и слабость, которую они чувствовали, никак не могли успокоиться и продолжали ругаться.

Еще двое схлестнулись в другом конце двора мавзолея. Один говорил другому: «Еще одно слово, и я ударю тебя так, что ты останешься приклеенным к стене, как фотография!» «Если бы у вас была честь и достоинство, вы бы не превратили однодневную войну в двадцатидневную и не стали бы спасаться бегством, укрывшись в мавзолее!» – ответил другой.