Читать книгу - "Мастер сглаза - Андрей Жвалевский"

Гарик промолчал, и лишним доказательством правоты Николаича стала побагровевшая Гарикова физиономия.

— Второе так называемое преимущество — сила. Помилуйте, сами по себе деньги силы не дают! Если вы придёте в парламент, выложите на стол сумму, равную десяти бюджетам страны, и потребуете избрать вас президентом, в лучшем случае вас просто высмеют. Простой выплатой денег невозможно добиться изменения приговора в суде или устранения конкурента. Всегда нужно знать, как, когда и кому эти деньги предложить.

— Но ведь всё-таки деньги, а не что-нибудь ещё! — ухватился за соломинку Гарик.

— Отнюдь, милейший, отнюдь. На человека или на толпу лично я могу воздействовать тысячей способов, и далеко не все они связаны с выплатой денег. Скажем, никому из вас я ни разу — подчёркиваю, ни разу! — не заплатил ни копейки. Между тем вы совершенно безоговорочно признаете мою власть над вами, то есть силу. Извините, если задел чьё-нибудь самолюбие.

Чьё-нибудь (а именно Гариковское) самолюбие обиженно запыхтело.

— Ладно, но то, что бабки дают свободу — это уж точно!

— Вы серьёзно? А в чём свобода-то? Свобода передвижения? Да, есть у вас быстрый автомобиль, и билеты на любой авиалайнер вам достать — раз плюнуть. Но вы не можете бросить все и уехать. Или, наоборот, не идти туда, куда положено. А я могу. Свобода выбирать, например, одежду? Вряд ли вы рискнёте хотя бы раз появиться на работе в поношенном костюме или вести переговоры с солидным клиентом в шортах. И так далее. Ограничений и рамок у вас, милейший Гарри Семёнович, гораздо больше, чем у меня. Следовательно, я свободнее.

Гарик насупился, но сдаваться не собирался:

— Вас послушать, так всем нужно забраться в бочки и жить, как Диоген. Глупость какая-то!

Упоминание о Диогене подействовало на Николая Николаевича неожиданно удручающе.

— Действительно, глупость, — пробормотал он. — Возомнил себя проповедником, вещал истину! А Александра просмотрел.

— Это Македонского, что ли? — обрадовался я поводу вмешаться в беседу и собственной эрудированности.

— Македонского, — Николаич позволил себе быть слегка ироничным. — Хотя раньше его больше знали под именем Александр Великий. Вздорный старикашка Диоген тогда ещё не понимал, что историю делают никакие не народные массы. Историю творят, иногда попросту придумывают из головы одиночки, одержимые желанием. «Топоры», по-нашему.

— Как-то это вы того, — смутился я, — ненаучно…

— Ненаучно? А то, что мальчишка, царёк провинциального царства умудрился стать господином всей известной ему Вселенной — это научно? А ведь он стоял перед Диогеном — молодой, симпатичный, юноша бледный со взором горящим, мечтающий о мировом господстве. А ведь тогда ещё было не поздно…

Николай Николаевич прервал себя, и на кухне воцарилась пугающая тишина.

И разрушила её Маша:

— Николай Николаевич, теперь, когда Андрей потерял свои способности…

— Потерял? — Николаич тяжело вздохнул. — Как бы не так. Скорее нашёл. Вы у нас, Андрей Валентинович, теперь не только «отбойник», но и «топор».

— Вы что, так шутите? — с неимоверным трудом проговорил я одеревеневшими губами.

Николаич не шутил, это было ясно всем. Особенно Машке, которая без лишней истерики тихо бухнулась в обморок.