Читать книгу - "Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина - Павел Басинский"

Дорофеев появился с оскорбленным выражением на бескровном лице.

— Вот они где! — ворчал он. — Все их ждут, без них ничего не начинается!

— Кто это все? — с недовольством спросил Барский.

— Дульцинея Перуанская с Марленом Коралловым! Вообразите, любезно приняли мое личное приглашение! И такая простая баба оказалась — это что-то! Мы с ней уже на «ты»!

— Кто эта Перуанская? — спросил Джон Барского.

— Знаменитая эстрадная артистка. Кораллов — ее последний муж, известный режиссер. Впрочем, он больше известен как «муж Перуанской». Никогда не женитесь на знаменитых женщинах, мой друг!

В гостиной с четырьмя окнами, плотно закрытыми тяжелыми фиолетовыми гардинами, несмотря на многолюдье, было тихо. Все затаив дыхание наблюдали за тем, как Звонарева подводят к Перуанской. Перуанская оказалась невысокой, пышнотелой и пышноволосой дамой лет пятидесяти, густо, но с большим искусством загримированной и обвешанной невообразимым количеством украшений, которых хватило бы, чтобы открыть в Париже небольшой ювелирный магазин. Ее волосы были подняты наверх в форме сложного архитектурного сооружения, увенчанного громоздкой шляпой со стеклянной звездой, делавшей ее похожей на Снежную королеву.

— Посмотри на него, Кораллов! — при виде певца низким голосом произнесла Перуанская. — Вот гений. А ты — ничтожество.

Кораллов хихикнул.

— То же самое, бесценная моя, ты говорила про меня своему бывшему мужу. Надо ли понимать так, что и мне пора освобождать место?

— Ее что, правда зовут Дульцинеей? — спросил Джон.

— Нет, это эстрадный псевдоним, — пояснил Барский. — На самом деле ее зовут Авдотьей или попросту Дуней. Боже, как она ест глазами бедного Звонарева! Точно проглотить хочет! И ведь проглотит!

Перуанская церемонно взяла Звонарева за руку и повела к белому фортепьяно.

— Господа! — объявила она. — Сейчас Кирюша будет петь!

Звонарев не думал сопротивляться и кокетничать. Он пошептался с аккомпаниатором, и тот, дождавшись тишины, взял первые аккорды романса.

Звуки фортепьяно были чисты и насыщенны. Джон испугался за Звонарева. Как сможет этот тщедушный молодой человек со слабым голосом ответить на такое сильное музыкальное начало?

Мой костер в тума-ане свети-ит,

Искры га-аснут на-а лету-у-у,

Ночью нас никто-о не встретит,

Мы прости-имся на-а мосту.

Высокий голос нарастал как нежная, теплая волна и наконец заполнил всю гостиную. Половинкину казалось, что он где-то слышал этот романс. Он вдруг ясно увидел перед глазами и этот костер в густом теплом тумане, и эти искры, шипящие в ночной влаге, и старый скрипучий бревенчатый мост через маленькую речку. Он только не мог расслышать слов прощания и увидеть лиц влюбленной пары. Только колеблющиеся образы, только белые призраки, рожденные костром и туманом.

Не беда, коли-и друга-ая,

Друга ми-илаго-о любя-я,

Песни будет петь играя

На коле-е-нях у-у тебя-а.

Метались блики костра, шипели искры, точно старая пластинка…

Закончив первый романс и приняв как должное бешеные аплодисменты, Звонарев недолго томил публику молчанием.

О-отво-ори-и потихо-о-оньку кали-итку

И-и во-ойди-и в тихий сади-ик, как тень,

Не-е за-абу-удь потепле-е накидку,

Кру-уже-ева-а на голо-о-овку-у н-н-адень!

Так он пел романс за романсом, пел непрерывно, словно на одном выдохе, и непонятно было, как в его неширокой груди набралось столько воздуха. И чем больше он пел, тем теснее становилось в груди Половинкина. Джон испугался, что скоро он не сможет дышать. Тогда, словно пожалев Джона, Звонарев закончил выступление и низко, церемонно поклонился публике, а затем отдельно — Перуанской.