Читать книгу - "Собиратель автографов - Зэди Смит"

Адам покачал головой и потянулся за пультом управления. Едва ли не минуту оба раздраженно наблюдали, как желтый мяч на экране телевизора медленно катится по полю к угловому флажку.

Наконец Адам встрепенулся:

— Послушай, ты же его сын и живешь на белом свете только благодаря ему. Неужели непонятно? Дети в неоплатном долгу перед родителями. Дарят им успокоение, воздают почести. А все, что от тебя требуется, — это пойти в синагогу и прочитать каддиш вместе с десятком твоих близких. Каждый год я это делаю и всякий раз понимаю всю ценность…

— То ты, — твердо возразил Алекс и открыл коробочку с травкой, — а не я. Не хочу ходить строем, Адамчик. Пожалуйста. Я хочу только покурить, можно?

Адам прибегнул к международному языку жестов — пожал плечами, на еврейский манер. Алекс ответил ему тем же.

3

Аггада[47]

Первый вопрос на засыпку

Когда Алекс с Адамом курили, сколько времени они развлекались, скручивая косяки?

В книге записано: приблизительно семьдесят восемь процентов.

Это целое искусство. Всегда сперва отделяется завиток бумаги с цветастой коробочки «Ризлы». И «Ризла» постепенно терпит архитектурную катастрофу: сначала теряет стены, потом заднюю часть, потом крышу, и от коробочки вообще ничего не остается. Потом тщательно сворачивается косячок. О, семьдесят восемь процентов удовольствия заключается в этой подготовке, в этом сворачивании.

— Забил косяк, Адамчик?

— Нет еще. Погоди малехо…

— Что ты там возишься?

— Не той стороной бумаги завернул, сейчас переменю…

— Ну, приходнуло тебя?

— Не, только прикуриваю.

Алексу осталось только сесть и наблюдать за происходящим. Одна попытка прикурить, вторая, самая удачная — пятая. («Адам, ты целыми днями этим занимаешься. Никак не научишься, что ли?») И вот он ковыляет к ящикам из-под винных бутылок, держа в руках пластинки и негодуя, как невежа луддит, на всех, кто еще пользуется виниловыми дисками и проигрывателями с иголками. Снова сел и понял, что неправильно отрегулировал громкость и тембр. Получилось слишком жизнерадостно. С этим мистером… Гаем[48]всегда так, эти проблемы…

— Темнокожий иудей, точно.

— Марвин?

— Да… нет… не тот, которого мы знаем. Тот вроде принадлежал к христианскому культу с еврейскими фетишами. Или наоборот. Не могу точно вспомнить. Где-то читал. Вроде на конверте его пластинки.

Адам приблизил лицо к свече, и толстый конец его косяка вспыхнул, как маленький костерок.

— Хотя голосок еще тот, — сказал он и сделал сильный выдох. Дым вышел из его ноздрей, подобно вдруг выросшим гигантским усам. — Словно Господь взял сладость Стива и разлил ее по песку.

Для Адама вся жизнь состояла в музыке. Поговаривали, что фильмы его не трогают. Продает видеокассеты, как бармен-трезвенник выпивку, — из интереса к антропологии. Видеокассета была для него лишь раскрашенной поделкой — прямоугольным футлярчиком с мало что значащими международными жестами внутри. А именно за это любил кино Алекс. За то, что с кассетами хорошо и просто иметь дело. А для музыки нужны всякие антенны, контакты, еще не поймешь что. По сравнению с ней кино явно выигрывает. В последний раз они вместе наслаждались одним и тем же зрелищем пятнадцать лет назад — это был борцовский поединок.

— Слишком быстро поет, — обронил Алекс и потянулся, раньше времени, за Адамовым косяком.

Адам сел. Потом положил ноги на стол и задумчиво промолвил:

— Достал бы мне Сэмми Дэвиса. Он был темнокожим иудеем. Открыл Вегас для темнокожих. Настоящий первопроходец.

— Хм-м. — Алексу было не до первопроходцев, он думал о травке.

— Ой. А где моя кассета? «Девушка из Пекина». Где она? Ты уже десять сроков ее держишь. Купил бы ее у меня? Дешевле выйдет.

Алекс подумал над соблазнительным предложением и рассудительно заметил:

— Будь она у меня в собственности, я бы буквально ничего не делал, а только ее смотрел.

— Одни полные идиоты используют слово «буквально» в разговорах, — слегка поддел его Адам. — Ну да ладно, только верни ее. И так задерживаешь. Уже пять фунтов мне за нее задолжал.

— Дай еще подержу. Привык смотреть ее по вечерам.

Адам покачал головой и потер рукой висок, как бы для лучшей работы мозга.

— Расскажи-ка мне, что там у тебя с ней на самом деле? Не именно с ней. Со всеми ними. Это ведь для тебя не только работа, да? Или для Джозефа? То есть в чем суть дела?

Алекс слегка махнул рукой в сторону коллекции пластинок в ящиках из-под винных бутылок, занимавшей чуть не полкомнаты:

— Не велика важность. А что для тебя эта куча?

— В вопросе содержится ответ.

Алекс схватил косяк и затянулся на всю глубину легких. Повторил затяжку три раза и закрыл глаза.

— Я только хочу узнать, что там за история, — продолжал настаивать Адам. — Они же актеры. А кому нужны актеры?

— Ты должен понять, — начал не спеша объяснять Алекс. — Это актеры не новые. Это актеры старые. А ради новых я рта не пожелаю раскрыть, чтобы выругаться. Мне наплевать, как там какой-то кретин корчится на экране. Придумал себе дурацкое имя. Не дам за него и пенни. Пускай назовет себя по-другому. Раз-другой получит роль и строит из себя невесть что. Ну и? Взял и прожил три месяца вместе с шимпанзе. Ну и что? Пусть хоть на Эверест залезет — мне по барабану. По-моему, все это дешевка. Не могу смотреть фильмы, выпущенные после шестьдесят девятого года. Тошниловка, одно слово. Мне только старые нравятся.

— Почему?

— Почему… Даже не знаю… Как будто там актеры играют самих себя, свою сущность.

— Как это?

— Возьмем, к примеру, Голливуд… Это вроде ложной религии, исповедовать ее приятно, только и всего. Но, по крайней мере, пусть делают все как следует. Правильно? Пусть будут хоть ложными, но богами. Улавливаешь мою мысль? Надо быть во всем честными. Быть Кларком Гейблом — значит быть богом мужской красоты. Быть Дитрих — значит быть богиней — как бы это сказать? — легкого поведения. Быть Сиднеем Пуатье — значит быть богом собственного достоинства. И так далее. Если ты собираешься быть Хэмфри Богартом — будь Богартом. Будь сущностью Богарта. Кто-нибудь замечал, какая у него большая голова по сравнению с телом? Он же выглядит как карикатура на самого себя!