Читать книгу - "Бред какой-то! - Шурд Кёйпер"

15 июля, среда, 8:17

Сегодня ночью я подумала: не мешало бы заснуть. Но для этого нужна музыка. По крайней мере, мне. И это должна быть самая красивая музыка за всю историю человечества. В голове у меня звучало все, что я когда-либо слышала, и вдруг я поняла: музыка, о которой я мечтаю, пока не написана. Ее пока не существует. А может, ее никогда и не напишут, ту музыку, которую я больше всего хочу услышать. И тогда лучше не слушать ничего, потому что на меньшее соглашаться не хочется. И тогда воцаряется тишина. Это и есть одиночество.

Я снова принялась размышлять о волнах. Возможно, мы вечны. А то, что мы называем своей жизнью, – всего лишь кусочек этой вечности. И то, что было до и будет после, само по себе очень даже неплохо. Возможно, оттуда и приходит музыка. Возможно, смысл этого кусочка вечности, который мы называем жизнью, в том и состоит, чтобы прожить его без Бога. То, что какое-то время человек должен оставаться один, со своей болью, с разлукой, с утратой, – это ритуал, инициация, которую он должен пройти. Потому что без всего этого ты еще не совсем человек. В таком случае совершенно неправильно подолгу сидеть молиться и взывать к Богу, прося о помощи, потому что не это от нас требуется.

Я рада, что ночь закончилась. Хотя все, кроме меня, еще спят. Разве что Бейтел может сейчас вдруг выйти из лесу. Я слышу первый «вж-ж-ж-ж-ж» – как будто из моего мобильника улетел имейл. Но нет, это кто-то расстегнул молнию на входе в палатку: занавес открывается, кукольное представление начинается.

12:33

Журналист Фил сидел на упавшем дереве поодаль и пристально смотрел на наши палатки. Лицо у него было в синяках и в запекшейся крови, а улыбался он во весь рот. После отлично проведенной ночи, это точно.

Я его, соответственно, спросила:

– Ну как, хорошо провел ночь?

– Моя жена пришла в ужас, когда меня увидела. Решила, что я угодил в сенокосилку.

– А я думала, что ты спал у мамы Дилана.

– С какой стати?

– Мне показалось, что ты ей нравишься.

– Конечно, ведь я очень мил и нравлюсь многим женщинам. Но с какой стати залезать к ним в палатки?

Я не поняла, какой получился ответ: то ли очень хороший, то ли дико нахальный.

– Но к ней в палатку ты вчера точно залезал.

– Мне требовалась медицинская помощь.

– Ах вот как это теперь называется!

– Да ну тебя, Салли Мо! Тебя ведь так зовут?

Я кивнула.

– Эта женщина очень милая, она отлично обработала мои раны. Я видел, что понравился ей, но я к ней и пальцем не притронулся. И пальцем, поняла? У меня дома чудеснейшая жена. Самая красивая девушка на острове, клянусь. Я же не идиот!

– Прости, – извинилась я. Пожалуй, первый раз в жизни совершенно искренне. Было ужас как стыдно.

– Окей, – кивнул Фил. – В следующий раз приведу ее сюда с собой, и ты сама увидишь. Договорились?

– Договорились, – сказала я.

А потом он стал играть в популизм. Ему это явно нравилось.

– Салли Мо, – спросил он, – что ты любишь? Стоп, не говори! Хочу сам догадаться.

Он оглядел меня с головы до пят. Я не могла понять, приятно мне это или нет, потому что не могла понять, нравится он мне или нет.

– По-моему, ты из породы интеллектуалов.

Это часто бывает, что человека с моей внешностью относят к породе интеллектуалов. Причем обычно так оно и есть. При такой внешности и правда лучше иметь развитый интеллект. Стать глупой шикарной блондинкой – не вариант.

– Кто твой любимый писатель, Салли Мо?

Этот вопрос мне понравился больше, чем предыдущий. Потому что начинался со слова «кто», а не «что».

– Уильям Шекспир, – ответила я.

– Я тоже поэт, – сказал Фил. – Хочешь, продекламирую тебе мой верлибр? Я создал его несколько дней назад. Вот послушай, называется «Закат».

«Продекламирую», «создал» – ничего хорошего эти слова не предвещали.

Но стихотворение было такое: