Читать книгу - "Мелькнул чулок - Элизабет Гейдж"

Вечером в спальне Энни подошла к зеркалу и долго рассматривала свои глаза—светлые, почти серебристые, с аметистовым отливом и едва заметными синевато-зелеными искорками, сверкающими в радужной оболочке. На первый взгляд прозрачные и доверчивые, но в их таинственных глубинах мерцал призыв.

Выражение этих глаз беспокоило Энни, потому что она никогда раньше не всматривалась в них так близко, и теперь Энни казалось, что перед ней – глаза незнакомки.

«Развратные глаза…»

Она плохо спала в ту ночь. И в следующую.

Теперь она начала задумываться над не замеченными раньше мелочами – почему, например, ее отец никогда не встречался с родственниками, за исключением тети Селесты, считавшейся в семье чудачкой. Однако тетя неизменно подавала чай с пончиками, когда отец дважды в год привозил к ней Энни, и посылала племяннице по пять долларов на день рождения и Рождество.

Но существовали и десятки других Хэвилендов – богатые люди, фотографии которых часто появлялись на первой странице местной газеты. Жены этих мужчин часто возили дочерей-невест в дома Даулингов, Паттерсонов и, главное, Макмилланов – состоятельных семейств, за сыновей которых обычно девушки и выходили замуж.

Но Энни никогда не бывала в роскошных особняках Хэвилендов на Главной улице. Для нее не существовало ни воскресных визитов, ни летних пикников, ни семейных сборищ.

Эта мысль поразила ее одновременно с тем открытием, что они бедны. Энни поняла, что убогий домишко на Элм-стрит, где они жили с отцом, не шел ни в какое сравнение с домами богатых родственников. Собственно говоря, это было одно из самых непритязательных зданий в бедном районе, известном среди жителей Ричлэнда как «Дублин» в память об ирландских иммигрантах, впервые поселившихся здесь сто лет назад.

Энни другими глазами взглянула на свою одежду. В тринадцать лет она уже умела неплохо шить платья по выкройкам, которые покупала миссис Дайон. Но, конечно, эта дешевенькая одежда не шла ни в какое сравнение с нарядами других девушек из семейства Хэвилендов. Их покупали в модных магазинах «Гриншо», «Стайл шоп» или даже в универмагах Итаки, Рочестера и Нью-Йорка.

Впервые Энни задумалась о том, что ее велосипед куплен в лавке подержанных товаров, мебель в доме ветхая, машина отца вот-вот развалится, а ковры потертые. Гарри, по всей видимости, уже давно вел убогое существование, не общаясь с родственниками. И причиной этого добровольного уединения была его женитьба. Теперь Энни это твердо знала.

С того дня Энни изменилась – она стала скрытной и с головой углубилась в прошлое своих родителей. Оставаясь одна дома, она поднималась на чердак, пересматривала содержимое ящиков и чемоданов, покрытых пылью. Она сама не знала, что ищет, но однажды в ее руках очутились фотографии Элис. На дне старого саквояжа лежала коробка из-под ботинок, полная давнишних фотографий. Все они, очевидно, были сделаны в одно и то же время, за несколько коротких летних месяцев, судя по платьям матери.

Фотоаппарат был, видимо, плохоньким, и добиться хорошего качества снимков вряд ли было возможно, но Гарри вложил в них всю свою любовь и восхищение женой.

Русые волнистые волосы падали густой волной на тонкие плечи, чувственные губы нежно улыбались, изящные руки с длинными пальцами грациозно придерживают юбки.

Наконец-то Энни увидела выражение глаз матери. Как и у нее самой, они были светлыми, притягивающими взор. Но в глубине их скрывался острый ироничный блеск, говоривший о незаурядном уме, слишком проницательном для обыкновенной женщины, за ее веселой улыбкой угадывалась холодность, способность причинить боль.

Энни вспомнила об услышанном разговоре женщин – дети всегда рады узнать то, что вовсе не предназначено для их ушей.

Элис Хэвиленд не была уроженкой Ричлэнда, Гарри встретил ее в другом городе во время одной из деловых поездок и женился против воли родителей. Они так и не смирились с выбором сына.

Была ли Элис дурной женщиной? Густой покров прошлого скрыл истину. Но каким-то образом – Энни не могла или и не пыталась понять, каким, – Элис, пока жила в Ричлэнде, навлекла позор и унижение на Гарри. Город не забыл этого и не простил Гарри.

И Элис не умерла, как говорил дочери Гарри, а сбежала, окончательно довершив падение мужа. Смерть пришла к ней позже.

Это – все, что знала Энни. Детали, скорее всего, были известны жителям Ричлэнда, но они, очевидно, не желали обсуждать их, особенно в присутствии любопытной девчонки, а сама Энни была неспособна сложить воедино кусочки головоломки.

Но Энни узнала достаточно, чтобы понять – история о любящей матери оказалась выдуманной. Элис Хэвиленд вовсе не была безвременно ушедшей сказочной королевой! Наоборот, именно в ней крылась причина уединения и несчастий Гарри и Энни.

Но почему?

Ломая голову над этой загадкой, девочка вновь смотрела одну фотографию матери, которая особенно заинтересовала ее.

Гипнотический взгляд женщины притягивал, огромные глаза проницательно глядели на девочку, словно их взор проникал в ее сердце.

Энни долго не отрывала взгляда от снимка. Кожа начала зудеть, дыхание участилось. Энни казалось, что ее собственные глаза, отраженные в зеркале, принадлежат незнакомке; глаза на снимке завладели частью ее души, и теперь сама Энни, новая, цинично-насмешливая, улыбалась с фотографии, словно воплощение зла.

И прежде чем девочка успела отвернуться, внезапная вспышка света, яркая, цветная, словно появилась перед глазами и мгновенно пропала – слишком быстро, чтобы понять ее происхождение, но настолько реальная, что отрицать ее существование было невозможно. Энни вздрогнула и уперлась ладонями в голову, как будто мир качнулся, и сейчас земля разверзнется под ее ногами.

Она была живой, эта крошечная судорога внутри, она билась в поисках выхода. Девочка чувствовала, как манит ее прошлое, то время, когда она была прежней Энни, а не чужачкой, так легко принявшей ее облик; время, когда ей незачем было защищать свое «я» и не нужно было искать способов обороняться; время, когда единственной связью с внешним миром и опорой была ее мать.

Потрясенная, девочка закрыла глаза и долго-долго сидела так. Потом убрала фотографии в коробку и засунула их обратно в саквояж.

Когда Энни вернулась в свою комнату, она уже не думала об Элис Хэвиленд.

В этот вечер, придя домой, Гарри увидел прежнюю дочь – жизнерадостную веселую девочку-подростка на пороге юности. Она поздоровалась с отцом, села рядом с ним на диване, пока тот читал газету, – она была уже слишком большой, чтобы устроиться, как прежде, на его коленях – и потом помогла миссис Дайон приготовить ужин.

Но позднее, умываясь и расчесывая волосы, Энни избегала глядеть в отраженные в зеркале почти прозрачные кошачьи глаза с мерцающими точками калейдоскопически меняющейся радужной оболочки.

На посторонний взгляд Энни ничуть не изменилась. И даже себе самой она не призналась бы в том, что стала другой. Тринадцатилетняя девочка не могла разобраться в обрушившихся на нее ощущениях. Но интуитивно Энни чувствовала: в ней живут два разных человека.