Читать книгу - "HHhH - Лоран Бине"

Габчик улыбается приятелю, благодарит его, надевает пальто и выходит. На пустынной улице темно, снег скрипит под ногами.

90

Вернувшись в Жилину, Габчик принял решение.

Вот он по окончании рабочего дня как ни в чем не бывало прощается с товарищами, почему-то отказавшись от ритуала – похода в соседний бар, наскоро забегает домой, чемодан не берет – только небольшой рюкзачок, надевает два пальто одно на другое, зашнуровывает самые прочные башмаки из тех, что у него есть, – солдатские, выходит и запирает за собой дверь. Потом он появляется у одной из своих сестер – у той, с которой он ближе, одной из немногих, кто в курсе его планов, и отдает ей ключи. Сестра наливает ему чаю, и он молча пьет. Отставив пустую чашку, поднимается, сестра обнимает его, плачет. Он отправляется на автовокзал, ждет там автобуса, который повезет его на север, к границе. Выкуривает несколько сигарет. Он совершенно спокоен. Он не один на перроне, но никто не обращает на него внимания, несмотря на странный вид: он слишком тепло одет для мая месяца. Подходит автобус. Габчик входит в салон и садится. Двери закрываются. Автобус, урча, трогается с места. Габчик смотрит в окно, как отдаляется от него Жилина, которой он никогда больше не увидит. Позади, на пасмурном небе, вырисовываются романские и барочные башни исторического центра. Бросая последний взгляд на Будатинский замок, построенный у слияния двух из трех рек, омывающих город, он и предположить не может, что в ближайшие годы этот замок будет почти полностью разрушен[123]. Не знает он и того, что покидает Словакию навсегда.

91

Эта сцена, как и предыдущая, вполне правдоподобна – и целиком придумана. Что за бесстыдство – управлять действиями человека, который давно умер и не способен защититься! Заставлять его пить чай, когда, вполне вероятно, он любил только кофе. Надевать на него два пальто, когда у него, может, и было-то всего одно. Сажать его в автобус… а вдруг он ехал поездом? Отправлять его в дорогу вечером, если он оставил Жилину утром. Мне стыдно.

Но могло быть и хуже. Я избавил Кубиша от подобного же вольного обращения, наверное, только потому, что знаю о его родной Моравии меньше, чем о Словакии. Кубиш уехал в Польшу, а оттуда – не знаю, каким способом, – во Францию и вступил там в Иностранный легион. Вот и все, что я могу о нем рассказать. Не знаю даже, побывал ли он в Кракове, первом месте сбора чехословацких солдат, отказавшихся капитулировать. Предполагаю, что он стал легионером на юге Франции, в Агде[124], войдя в 1-й пехотный батальон Чехословацких вооруженных сил за границей. Впрочем, может быть, батальон, чьи ряды множились день ото дня, к тому времени превратился в полк… А несколько месяцев спустя это точно была уже целая дивизия, которая сражалась вместе с французской армией во время «странной войны»[125]. Я мог бы довольно долго рассказывать о том, как из чехословаков формировались во Франции «свободные вооруженные силы», об этих одиннадцати тысячах солдат, одиннадцати тысячах, складывавшихся из трех тысяч добровольцев и восьми тысяч оказавшихся так или иначе за пределами родины и мобилизованных чехов, и о доблестных чехословацких летчиках, которых собрали в Шартре[126]и которые сбили или помогли сбить больше ста тридцати вражеских самолетов во время битвы за Францию… Но я уже сказал, что не хочу делать эту книгу учебником истории. Эта история – она моя, личная. Поэтому мои видения смешиваются тут порой с достоверными, доказанными фактами. Вот так вот.

92

Да нет, не так – так было бы слишком просто. Перечитывая одну из тех книг, которые стали для меня основными при сборе материала, книгу со множеством свидетельств, документов и фактов, собранных воедино и выпущенных под названием «Покушение на Гейдриха»[127]чешским историком Мирославом Ивановым (она вышла во Франции в той же старой «зеленой» серии исторической литературы, что и «Самый длинный день», и «Горит ли Париж?»),[128]я с ужасом обнаружил, сколько у меня ошибок, связанных с Габчиком.

К тому дню, 1 мая 1939 года, когда Габчик уехал из Словакии в Польшу, он был уже около двух лет как переведен на завод в окрестностях Тренчина[129], а значит, и жил теперь не в Жилине. То место, где, как я ничтоже сумняшеся повествую, он, покидая родной город, бросает последний взгляд на башни замка, вдруг показалось мне смешным. На самом деле Габчик не был демобилизован, и с началом оккупации его, сержанта, определили на работу в хранилище боевых отравляющих веществ. Я забыл упомянуть, что он сбежал из Тренчина, совершив перед тем саботаж: налил кислоты в находившийся на складе иприт, и это вроде бы каким-то, понятия не имею каким, образом должно было повредить немецкой армии. Серьезное упущение с моей стороны! Во-первых, я таким образом лишил Габчика его первого, пусть мелкого, но тем не менее мужественного акта сопротивления, можно сказать, обобрал, а во-вторых, я пропустил звено в длинной цепочке причин, обусловливающих человеческие судьбы: в краткой биографической справке, которую Габчик приложил к просьбе зачислить его в Англии кандидатом на выполнение специальных заданий, указано, что он покинул родину сразу же после саботажа. Останься парень тогда в Словакии, ареста ему было точно не миновать.

Зато оправдались мои предположения насчет Кракова: Габчик действительно отправился туда и вступил там в чехословацкую воинскую часть. Возможно, после наступления немецких войск, начавшего Вторую мировую войну, повоевав бок о бок с поляками, он бежал, как большинство оказавшихся во Франции чехов и словаков, через Балканы, пересек Румынию и Грецию, потом, с остановками в Стамбуле и Египте, достиг Марселя. А может быть, он выбрал более простой и практичный путь – через Балтию, морем от Гдыни до Булони-сюр-Мер, а оттуда уже на юг. Как бы он ни поступил, я уверен, что его одиссея заслуживает целой книги… Но ферматой, точкой, на которой следует задержаться, для меня в этой истории была бы его встреча с Кубишем. Где и когда они встретились? В Польше? Во Франции? По пути из одной страны в другую? Или позже, уже в Англии? Вот что мне хотелось бы установить. Пока еще не знаю, стану ли «визуализировать» (то есть придумывать!) обстоятельства их встречи, может быть – да, может быть – нет. Но если стану, это будет решающим доказательством того, что вымысел не щадит никого и ничего.