Читать книгу - "Русский лабиринт - Дмитрий Дарин"

Провожали парней всеми Борками. Из Ивановки тоже гостей – да почему гостей, борковские – те же ивановские – приехало немало. Столы строили вместе, каждый нес, что мог. Вышло на славу. Сидор подарил Алексею свой трофейный чемодан с тремя замками. На проводы надел вдругорядь пиджак с наградами. Сидел молчаливый, как обычно, но глазами одобрял. Сыну одно сказал на прощание:

– Веди себя вертикально, Лешка! Не дебоширь! Понял, что ли?

Лешка тогда отца с матерью успокоил, писать обещал не реже раза в месяц и службу нести достойно. Бабы сперва всплакнули, конечно, и те, кто сыновей не провожал, тоже глаза утирали. Потом песней душу успокоили, гармонь растянули, в пляс пошли. Никто и не заметил, как Лешка из-за стола исчез. Оксаны тоже не было видать. Увидели его только, когда замвоенком перед полуторкой призывников построил. Залил сильный темный октябрьский дождь, но никто не ежился, не поднимал воротников – все глядели орлами. Лешка стоял тихий и строгий, смотрел то на Оксану, трущую кулачком мокрые глаза, то на мать с отцом. Степанида улыбалась мягкой беззащитной улыбкой, отец глядел ободряюще. Потом прозвучала команда, парни запрыгнули в кузов, и полуторка, надсадно заревев, поехала к парому. Степанида втихаря перекрестила удаляющуюся машину, уткнулась в мужнино плечо и тогда уже дала волю слезам, катившимся по щекам вперемешку с дождевыми каплями.

2

Первое письмо от Лешки пришло не сразу – к Новому году. Отдельно родителям и невесте Лешка не писал – всем сразу. По письму выходило, что доехал до места службы без особых происшествий. Но и без комфорта – в вагоне-«телятнике» их напихали больше 70 человек, спали на деревянных нарах, без тюфяков даже, одни голые доски. Писал, что от ночных сквозняков немного поначалу простыл, место у «буржуйки» посреди вагона занял не сразу. Поблагодарил отца за немецкий чемодан – два замка взломали, а третий, навесной, не смогли. Поэтому продукты и доппаек не украли, как у многих. Что-то из продуктов выменял на станции на водку и железнодорожный китель. С водкой и место поближе к печке образовалось – угостил, кого надо. В общем, к месту службы доехал более-менее здоровым. Служить Алексею выпало на Тихоокенском флоте. Писал, что «годки»[3]относятся к ним нормально, «карасей» и «духов»[4]не гнобят, хотя и спрашивают строго, но по делу. Сообщал, не скрывая гордости, что выпало ему служить не на какой-то старой посудине, а на крейсерской подлодке. Определили учеником трюмного машиниста. Остальное, писал, военная тайна. К письму была приложена фотокарточка, с которой из-под бескозырки глядел коротко стриженный светловолосый матрос с юношескими усиками. Даже на черно-белом фото чувствовалась озорная бирюза пронзительных глаз, словно в них плескалось море. На бескозырке гордо золотилось «Тихоокеанский флот».

Степанида показывала письмо с приветами и наказами от жениха Оксане, забегавшей к ним почти каждый день. На правах невестки или, наоборот, уже по долгу таковой помогала Степаниде по хозяйству. И стирка, и готовка, особенно когда Степанида в город уезжала, были на ней. Сидор одобрял, хохляцкая стряпня по вкусу была не хуже, если не вкуснее, а бурчания меньше. Особенно по поводу шкалика-другого, который Сидор Поликарпович любил пропустить перед супчиком или после бани.

– Опосля пара порты продай, а выпей! – назидательно говорил Сидор, предупреждая возражения хозяйки. – Чтобы вертикально все!

Такая необычно длинная фраза из уст Сидора обезоруживала Степаниду, и можно было наслаждаться жизнью. Новый год справили уже как одна семья – с Анфисой и Оксаной, которую Сидор со Степанидой иначе, как дочкой, уже не звали.

А через пару недель после новогодья случилась новость – всем новостям новость, но не у Лешки на службе, а здесь, в Борках. Оксана, черпая как-то борщ из горшка, вдруг уронила половник, зажала рот рукой и, давясь, выбежала из комнаты.

– Что за дело? – удивился Сидор.

– Погодь, погодь, – странно протянула Степанида и вышла следом.

Сидор Поликарпович пожал плечами, взял половник, доложил себе борща. Но спокойно поесть не вышло, в комнату вернулась жена – сама не своя, – села со вздохом за стол. Сидор взглянул из-под бровей, но спрашивать ничего не стал: баба – что ведро худое, в себе ничего не удержит, сама выльет. И Степанида «вылила», да не воду, а кипяток.

– Брюхата Оксанка-то. От Лешки нашего брюхата.

Сидор ничего не сказал, но ложку отложил.

– Ну что молчишь, старый хрыч?! – взвилась Степанида. – До женитьбы-то, а?! Как это, а?! Это что ж такое, а?!

Из сеней послышался стук – Оксана выбежала из избы, хлопнув дверью.

– Не дело, – осторожно сказал Сидор.

– Знамо дело, что не дело! А что делать-то? Куды ж она с дитем?

– Пущай здесь живет, – спокойно сказал Сидор, – Лешкино дитя ж.

– А если не его?! А если от другого в подоле принесла, а? А на Лешку сейчас все свалить можно – пока ему там еще отпуск дадут! Вот как ему скажешь-то? – Степанида снова заохала и замотала головой. – Ну как же сказать, не пропишешь же в письме, мол, невеста брюхата – твоя работа аль нет?

– А Оксана что, – откряхтевшись, спросил Сидор, – говорит?

– Да что ей говорить – на Лешку нашего кивает, он, и все! Погоди-ка… – Степанида начала загибать пальцы. – По срокам похоже вроде.

– Ну? – Сидор снова взял ложку.

– Ой, не знаю, не знаю! Она тут многим парням нравится, по дням-то не сосчитаешь. Нашего проводила, с другим закрутила, девка-то видная. С тем же Петькой – сынком лесничего, он ее сколько лет обхаживает. А коли Лешка скажет – не трогал, тады что будем делать, а?

– Тады и поглядим, – хмуро ответил Сидор, он уже устал от болтовни.

Степанида поохала еще, накинула платок и пошла к дверям.

– К Анфисе пойду. Надо вместе подумать, без горячки. Мож, и правда наша кровь будет.

Анфиса уже все знала – дочь ей первой открылась еще с неделю назад. Почему Анфиса с этим к ним не пришла, Степанида спрашивать не стала – сейчас главным было не это. На бабском совете порешили так. Коль Оксана вины за собой не знает, пусть она приписку сама к письму и напишет с объяснением, так, мол, и так, радуйся, будущий отец. Письмо составили там же. Оксана, пунцовая от стыда и обиды за недоверие, размывая слезой чернила, написала, как ей наперебой диктовали мать со Степанидой.

– Пиши, чтобы отпуск у начальства просил, – толкала под руку Степанида, – по семейным, как их…обстоятельствам.

– Не дадут, не расписаны же. Да и только забрали, так скоро не положено им, – сомневалась Анфиса, но дочке кивала, – пиши про отпуск.

Оксана шмыгала носом и царапала тетрадочный листок непослушным пером. Вышло немного сумбурно, но главное было яснее ясного. И даже сама придумала совета спросить – какое имя давать, если девочка, и какое, если наследник.