Читать книгу - "Каменное брачное ложе - Харри Мулиш"

В нижнем коридоре он, задыхаясь, огляделся. Великая Вавилонская блудница[47], не подсвеченная солнцем, казалась мертвой на своем витраже. Он увидел какую-то дверь, открыл ее, слетел вниз по ступенькам, толкнул другую дверь, нащупал сбоку выключатель и нажал.

В низком полуподвале Гюнтер, бледный и вспотевший, с красным носом, беспокойно завертел покоившейся на подушках головой.

— Эй! — заорал Коринф, подскочил к нему и стал трясти за плечо. — Просыпайся!

Гюнтер сразу вскочил на ноги, отбросив одеяло.

— Кто… я…

— Где ключи от машины?

— У меня все время… из-за соломенной крыши… много…

— Где ключи! Просыпайся!

С полузакрытыми глазами Гюнтер потащился к своей куртке, висевшей на стуле. Под маленьким зарешеченным окошком, позади детской коляски, полной пустых консервных банок, стоял разобранный мотоцикл. Найдя ключи, он поглядел на Коринфа, на его одежду, с трудом разлепил веки и сказал:

— Герр доктор, вы чего?.. Я не могу вам…

Коринф шагнул вперед, дал ему в ухо и выхватил ключи из его пальцев.

— Ты предпочитаешь болтать со мной о Гитлере? В Кенигсберге! — Он захохотал и взлетел вверх по лестнице.

Снаружи он обежал вокруг дома, открыл ворота и завел машину. Дав полный газ и быстро переключая передачи, он выехал на дорогу, миновал дом Шиллера, спустился к мосту и со всей возможной быстротой въехал в развалины.

Голова его пылала. Он взглянул на часы. Было три утра. В экстазе он глядел на освещенную часть дороги перед собою и вдаль, туда, где свет фар терялся в ночи. Стены, руины, колдобины проносились мимо, пролетали таблички «ЗАПРЕЩЕНО, В ТОМ ЧИСЛЕ ПЕШЕХОДАМ». В моторе что-то застучало. Взглянув на приборную доску, он поискал указатель топлива, но обнаружил, что ни один прибор не работает; стрелка спидометра застыла на тридцати, в то время как Коринф был уверен, что скорость у него не меньше ста десяти в час. Он понятия не имел, куда заехал, но, оскалив зубы, покачивался на сиденье и старательно вдавливал педаль в пол. «Я вас совсем не знаю». Нет нужды ненавидеть — палач это знал бы! С ним говорил чокнутый псих, добродетельный лжец! Он вцепился руками в руль, фары скользили вдоль обломков стен, разрушенных ворот; резко затормозив, он остановил машину перед горой обломков, подал назад, развернулся, вырулил на другую улицу и снова прибавил газу.

В три с четвертью он, проскочив между домами, вдруг оказался на пустынной площади, где несколько человек что-то делали у застывшего посреди дороги грузовика; позади них мостовая побелела от рассыпанной муки или соли. Взвизгнув шинами, он обогнул их, пересек тротуар и въехал в улицу, которая показалась ему знакомой. Проехав чуть меньше километра, Коринф понял, что подъезжает к отелю. Не сбавляя скорости, он сдал назад, поставил машину на тормоз и выскочил под деревья, не заглушив мотора и оставив дверь открытой.

Вертящаяся дверь была заперта.

— Hallo! — позвал он и заколотил в стекло.

Лампочка горела только над конторкой портье. Два человека повернулись в его сторону: ночной портье без пиджака, сидевший позади стойки, и толстяк с огромным носом и массой черных кудрей на голове, в кресле свиной кожи, расположенном перед стойкой. Возле него стоял портрет женщины, который они, без сомнения, обсуждали.

Портье подошел и медленно отпер дверь, недоверчиво разглядывая Коринфа.

— Мне нужен герр Шнайдерхан, — сказал он, едва оказавшись внутри, и рассмеялся.

— Среди ночи? — портье оглядел его грязную одежду.

— Он меня ждет.

— Ах, вы, должно быть, герр профессор, доктор Коринф?

— Ха-ха, — засмеялся тот, что держал картину.

— Четверть часа назад вам звонила…

Портье вернулся за стойку и вытащил блокнот. Тот, что держал картину, смеясь, кивнул Коринфу.

— Жизнь — не шутка, герр профессор.

Около него, прислоненные к стойке, стояли костыли.

— …известная фрау Вибан, — закончил портье, прижав палец к блокноту. — Не хотите ли ей перезвонить, у меня записан телефон.

— Чуть позже. Сейчас мне нужен герр Шнайдерхан, это важно.

— Сперва я должен поставить его в известность. Вы уверены, что он нужен вам именно сейчас, в полчетвертого утра? Разрешите, я сперва почищу ваш костюм.

Коринф поглядел на доску с ключами и вдруг увидел ключ Шнайдерхана, тот самый, что он вчера вечером положил на стойку: номер семнадцать.

— Hallo! — крикнул портье.

Но Коринф молча понесся по лестнице вверх и по мягкой дорожке влетел в пустой коридор, где тусклые лампочки освещали номера: четырнадцать, шестнадцать. С другой стороны. Одиннадцать, тринадцать, пятнадцать…

Шнайдерхан, оцепенев, уставился на него. Он стоял в пижаме у своей кровати и прижимал к уху телефонную трубку. Коринф быстро захлопнул дверь и повернул ключ в замке. Он широко улыбался.

— Он здесь… — ответил Шнайдерхан в трубку, уронил телефон и, стоило Коринфу двинуться к нему, перескочил через кровать и стал позади стола.

— Помогите! — заорал он в сторону телефона, сходя с ума от страха, потому что Коринф, хохоча, стал гоняться за ним вокруг стола. — Он сошел с ума, — продолжал орать Шнайдерхан. — Полиция! Фрау Вибан!

Потом он повалился навзничь у окна, потому что Коринф с размаху дал ему по морде; правая сторона его лица потеряла чувствительность.

— Я не имел к этому никакого отношения! — простонал он, пытаясь выпрямиться.

— Именно поэтому.

Коринф схватил Шнайдерхана за волосы, приподнял голову и изо всех сил врезал ему в челюсть.

— Я тебя научу, как врать!

Шнайдерхан завопил и закрыл лицо руками. Коринф подошел к двери и, прислушиваясь к шелесту голоса в телефоне, повернул ключ.

Тотчас же в комнате появился портье, заглянул через стол, сгреб Коринфа за лацканы пиджака и закричал через плечо:

— Убийство! Убийство!

— Браво! Браво! — откликнулся издалека тот, что держал картину, и, как мог быстро, заковылял на своих костылях по коридору.

Коринф врезал портье коленом, и тот, зарычав, отлетел на кровать. Коринф промчался мимо человека на костылях, который, остановившись, крикнул:

— Вы уезжаете, герр профессор?

— Да! Да!

Громко хохоча, Коринф скатился с лестницы и, пока бежал через холл, слышал, как вверху открываются двери. Вертящаяся дверь еще крутилась, а его автомобиль уже мчался по темной улице, и он хохотал, и все не мог остановиться; слезы бежали по его щекам, он продолжал смеяться, пробираясь среди руин, ударяя разбитым в кровь кулаком по рулю, сгибаясь от боли в животе вперед, откидываясь назад; смех накатывал снова и снова, волнами; икая, почти ослепший от слез, он попытался протереть глаза…