Читать книгу - "Рассекающий поле - Владимир Козлов"

1

Ловить раков Сева ездил на троллейбусе. Нужно было выйти всего лишь через пять остановок на улице Строителей, откуда было метров триста до берега залива. Сюда за раками не ходил практически никто. Разве что встретится на необустроенном побережье залетный любитель поплавать с маской: поныряет, намутит воду и уйдет. Севу такие раздражали как обыватели, для которых наловить тут раков – все равно что натягать сазанов из фонтана. Но он бывал тут через день и точно знал, что раки здесь есть.

День задался сухой и жаркий. Сева не стал дожидаться полудня, когда вода уже достаточно прогревается, а вышел из дома около десяти часов. Шел налегке: в широких рыжих брюках, подпоясанных плетеным дерматиновым ремешком, в свободной красной футболке, потускневшей на солнце, в стоптанных, но еще не позорных кроссовках, с легкой черной синтетической сумкой на молнии, в которой лежала водолазная маска, кулек с двумя кусками хлеба, переложенными соленым салом, и большой пустой пакет для улова.

Это был второй сезон активной ловли. Поначалу у него бывали напарники. Несколько раз они ходили нырять то с Костиком с тренировки, то с Шуриком из третьего подъезда. Но в прошлом сезоне было слишком много неудач. Ловить пытались везде. Обошли оросительный канал, ездили на Дон, ныряли с дамбы в водохранилище, шарили около лесобазы, стоящей на той стороне залива, потом обходили все побережье, пугая рыбаков. Любопытство соратников быстро иссякло. А Сева поиски продолжал, поскольку им двигало не любопытство.

В августе прошлого года Сева – уже в одиночку – нащупал места, куда можно было бы приходить регулярно. Восточное побережье залива, на котором строился и постепенно разрастался Новый город, считалось непригодным для прогулок, купания и рыболовства. Повсюду здесь виднелись следы строительных работ, мимо проходила объездная бетонная дорога, по которой организованно шли грязные самосвалы, КамАЗы со стройматериалами и иногда гусеничные тракторы. Между дорогой и водой не было ни деревьев, ни кустов, из лежалого суглинка редко торчали лишь самые стойкие сорняки.

Троллейбус качнулся, делая поворот на мост, соединяющий Старый и Новый города – вместе они составляют Волгодонск, молодой город в степи на берегу моря. Старый город был тих и зелен. Низкие малоэтажные дома, плодоносный частный сектор. Но уже на стыке с Новым городом стояла вереница двенадцатиэтажек, как бы указывая на будущее местной архитектуры. Новый город строился на фоне слабых, вымирающих саженцев. Сева проезжал мимо засаженного бульвара: принявшиеся и окрепшие деревца чередовались с высохшими метелками, надломленными человеческим безумием стволами. Это время переживал приблизительно один из трех. Среди людей была примерно та же статистика.

Троллейбус качнулся, и рука, лежащая на поручне, напряглась, удерживая тело от падения. Сева как бы невзначай с удовлетворением отметил крепкий бугор бицепса, который стал еще рельефнее благодаря острому углу зрения. Он подумал, что два года назад, пожалуй, не было вообще никакого бицепса. В нем не было силы, как не нужна она зрителю в театре и беззаботному мальчику в семье, которого волнуют не причины, а следствия.

Превращаться в охотника Всеволод начал после того, как ушел отец. Это произошло всего два года назад. Два года – это не много, если только речь не идет о выживании. Ушел отец, и Сева понял, что не успел его разглядеть. Отец никогда на него не давил, не проверял дневник, не расспрашивал, с кем сын дружит. За это Сева был благодарен. Но и научить его отец ничему не смог, кроме искусной лепки из пластилина, время которой для Севы уже прошло.

Когда отец ушел, мир вдруг стал предельно трезв. Совсем молодая – едва тридцать лет – мама Татьяна Геннадиевна навеки осталась в жэке, куда несколько лет назад, будучи человеком приезжим, устраивалась временно. На тот момент мама училась на третьем курсе политехнического института, который ей не суждено окончить. У нее на руках остались двое детей – мальчику двенадцать, девочке девять. И пожилая шотландская овчарка.

Отец ушел в сентябре, когда холодный ветер уже вытеснил воспоминание о лете и пугал мрачным будущим. В октябре Татьяна Геннадиевна решила увеличить свою нагрузку на работе, взяв дополнительно два двора и еще один девятиэтажный дом с вечно забитыми мусоропроводами. Сева и раньше, когда работу нужно было сделать быстро, ходил помогать маме. Теперь он бывал у нее регулярно, подметая пустые подъезды, собирая листву и кучи мусора в мешки.

Однажды, когда сестренка Настя в школе порвала колготки, у мамы был приступ отчаяния. Было ясно, что прокормиться семья еще как-то сможет, но о регулярных обновках придется забыть. Придется смириться и с мыслью о том, что из гостинки выбраться не удастся. Квартиру давал маме жэк как временное пристанище, однако в очередь на настоящую она не встала, поскольку оказалась бы где-то во второй сотне. А вот отец в своей атоммашевской очереди полтора года был тринадцатым. Все надежды возлагались на него.

Лето 1992 года было самым светлым и благополучным в семье Калабуховых. Им казалось, что они встают на ноги. Предыдущие десять лет переездов по скромным съемным квартирам и флигелям семью закалили. Но со временем ситуация стала стабильнее – отец устроился в транспортное подразделение «Атоммаша», имел доступ к дефицитным товарам. Однажды он принес с работы хороший сливной бачок. На предприятии осуществлялись программы по повышению квалификации кадров, и отцу предложили закончить специализированный техникум в Смоленске. Он ездил туда два раза в год на сессии. Примерно после второго его приезда мама пыталась выцарапать мужу глаза. Вырвался, ушел и напился. Поздно вечером постучал в дверь, вошел и немедля сполз по стене. Он спал мертвецким сном. Мама захихикала, раздела мычащего прямо на полу и перетянула на кровать.

Отец запомнился Севе добрым, громко хохочущим. Он мог рассердиться только за пролитый на его колени горячий чай, а больше ни за что и, кажется, ни на кого. В сущности, тишайший человек. У мамы темперамент был жестче. Она неконтролируемо взрывалась и становилась все более нетерпимой к тому, что ей казалось ложью, равнодушием и безволием. Обиду она быстро забывала – но только до следующей обиды.

Весной девяносто второго отец сошелся с соседями с пятого этажа. Наталья и Константин. Она – властная полная еврейка лет сорока со страстным лицом и белыми крашеными волосами, стриженными по-мальчишески. Он – сухой коротконогий музыкант со скрипучим голосом и почти черными с заметной проседью волосами до плеч. Она часто гадала людям за деньги, он был известен в одних кругах как бард, в других – как лабух. Тем летом эти неведомо как сошедшиеся люди делали бизнес на торговле цветной импортной пряжей. Наталья была мозгом предприятия – она отдавала распоряжения и считала деньги. Отец Михаил Васильевич попал в исполнители.