Читать книгу - "Счастливый Феликс: рассказы и повесть - Елена Катишонок"

Все это накаленная Марина выложила мужу, когда в очередной раз возвращались от Спиваковых.

– Иннокентию тоже нелегко, – примирительно заметил тот. – С обменом бегал, как одержимый, потом в Ленинграде… Он тоже не мальчик, ему за шестьдесят. Или почти шестьдесят?..

Мужская солидарность, молча удивилась Марина.

– Посмотри с другой кочки, – продолжал муж. – Она прожила жизнь, о которой мы ничего не знаем, и в свои… сколько ей, восемьдесят два? – ей не с кем будет попрощаться, когда срок придет. Иннокентий…

– Да Софа ему не тетка вовсе! Жена покойного дядюшки. Ну… вдова то есть.

– Зато дядюшка был ему кто. Заменил родителей, поставил на ноги. Такое не забывается; долг платежом красен. А потому Софа для него – тетка, самая что ни на есть тетушка, хоть временами раздражает.

– Да на здоровье! – выкрикнула Марина, и шедшая впереди них пара обернулась. – Для него – приемная тетка, но Валюшке за что такое счастье?

– Неэлегантно получилось, – согласился муж, – но ведь он не намеренно?.. Рассчитывал на совместимость. Иннокентий любит, чтобы перспектива была четкая… У тебя ключ далеко?

9

Морковка, лук, лохматый кочан капусты в Софиной авоське соседствовали с белым батоном и пачкой сахара либо масла. Сахар она сыпала в чай десертной ложкой, щедро черпая его из емкой сахарницы. За столом сидела, широко расставив ноги для устойчивости – не доверяла субтильным трехногим табуреткам. Когда Валентина работала дома, ей случалось часто наблюдать Софину обильную трапезу. Поскольку тетка упорно не надевала слуховой аппарат, приятной застольной беседы не получалось; ограничивались улыбками, как иностранцы. Все коммуникации сводились к нескольким темам.

– Что вам купить, я в магазин иду? – спрашивала Валентина.

Выяснялось, что «все есть, ничего не надо». Либо что-то было нужно, «но в вашем магазине все равно нет, вот у нас в Ленинграде…»

– В Ленинград не поеду, – твердо говорила Валентина, – зато буду в центре, могу посмотреть.

Речь могла идти о таком раритете, как нерафинированное подсолнечное масло или персоль – все это без труда можно было купить в бакалее на углу. Софа прочувствованно благодарила, скрупулезно, несмотря на протесты, отсчитывала деньги, всегда добавляя: «Я не люблю быть должной». После этого она пристально рассматривала на свет мутную бутылку с маслом, отдирала пробку, нюхала зачем-то, хотя была полностью лишена не только слуха, но и обоняния. Вердикт был всегда одинаков:

– Плохое масло!..

То же самое могло относиться к рису, сардинкам, укропу, свекле – все, решительно все было не таким, как «у нас в Ленинграде».

В первое время Валентина волновалась: проверяла срок годности, убеждала, что нерафинированное масло всегда с осадком как раз потому, что нерафинированное… Когда же выявилась истинная причина недостатков, она вздохнула с облегчением.

Та же участь постигла Галину Сергеевну, которая выстаивала длинные очереди, покупая на Софину долю продукты, – все купленное неизменно вызывало разочарование, хотя принималось с кротким смирением. Не то, не то…

Ежедневный вопрос «Как вы себя чувствуете?» носил чисто светский характер – Софино состояние не внушало тревоги, – однако тетя долго и скорбно медлила с ответом. Потом, словно внезапно решив открыть страшную правду, кричала:

– Плохо! Совсем плохо!..

На испуганное: «Что такое? В чем дело?» прижимала руку ко лбу.

– …Всю ночь не спала. Меня качает… – и хваталась за кухонный шкафчик, в котором начинала тревожно звенеть посуда.

Участковый врач очень внимательно отнеслась к новой больной: в восемьдесят два года с головокружением не шутят. Были назначены анализы и необходимые обследования.

Провожая Софу в поликлинику, Павел оказывался невольным свидетелем того, как тетя, только что без труда преодолев два квартала в гору, вдруг слабела, хваталась рукой за стену и бессильно опускалась на торопливо подсунутый стул. Откидывалась на спинку и сидела, не шевелясь и прикрыв глаза рукой. Очередь в поликлинике – сплоченный, закаленный в ожидании коллектив – неожиданно давала слабину. Вначале чей-то голос нерешительно предлагал «пропустить старуху», ему возражали: «Вот вы в свою очередь и пропускайте», но вялые протесты мало-помалу стихали – великодушие перевешивало. Софа подносила к глазам кружевной платочек, обводила сидящих затуманенным взглядом и… шла в открывшуюся дверь. Из кабинета доносились отдельные звуки. Скоро становился слышен скрипучий требовательный голос и громкие восклицания. Потом снова открывалась дверь, и Софа выходила – Павел едва успевал подхватить ее под локоть. На улице она высвобождала руку и, помахав ему на прощанье, молодцеватым шагом возвращалась домой.

– Самая здоровая больная на моем участке, – объявила пришедшая на дом терапевт. – Мне бы, в мои сорок семь, такие сосуды и такое сердце, как у вашей тетушки… Гренадер, – добавила вполголоса.

Еще раз недоуменно перелистала записи в карточке и сообщила Валентине:

– Всех нас переживет.

Потом повернулась к самой здоровой больной и крикнула:

– Я вам новый слуховой аппарат выпишу!

Софа осталась недовольна. Нет, докторша никуда не годилась. То ли дело «у нас в Ленинграде…»

– Я говорру: голова крружится!

Крру… крру… Как плотно ни закрывай дверь, все слышно. Валентина захлопнула журнал и вышла на кухню. Иннокентий Семенович, заглянувший проведать тетку, сидел над тарелкой с супом.

– Что вам врач сказала? – крикнул он.

Софа безнадежно махнула рукой:

– Плохая докторша! Говорила: «Пейте кофе».

– Так пейте!.. У вас что, кофе нет?

– Куда?

– Кофе! Кофе, говорю, пейте!..

– У меня сэррдце! – укоризненно рокотала она.

– Сэррдце, тебе не хочется покоя… – начинал Иннокентий Семенович, отодвигая тарелку, но допеть не удавалось.

– Какое? – тревожно кричала Софа. – Какое у тебя сердце?..

Вскоре появился новый слуховой аппарат – и с печальной быстротой разделил судьбу предшественника: когда Иннокентий Семенович, охрипнув от крика, заставлял тетку надеть его, та кивала, слушалась, но после его ухода с досадой выдергивала тонкий инструмент и отбрасывала, как оторванную пуговицу.

– Что вы делаете? – не выдержал Павел.

– Он мне мешает, – последовал ответ.

Всем остальным мешал телевизор в Софиной комнате, включаемый на полную громкость. Только Валентина усаживалась в детской и раскрывала книжку, как из дальней комнаты несся оглушительный голос диктора: «Сегодня в Центральном комитете КПСС прошла встреча с руководителями средств массовой информации. Присутствовали представители творческих союзов. Михаил Сергеевич Горбачев призвал собравшихся нанести поражение тормозящим факторам перестройки…» После долгих, громких и бесполезных уговоров Павел нашел блестящий выход: раздобыл наушники.