Читать книгу - "Арабская кровь - Таня Валько"

– А что еще было в этой коробке? – спрашивает она сразу же, как только они удобно усаживаются в креслах.

– Вижу, что не выдержишь даже до утра. Ну и любопытная же ты!

– Я похожа на твою мать. Ведь это она практически воспитала меня, а бабушка только шлифовала. Свою мать я узнаю́ только сейчас, может, у нас и есть какие-то генетически общие черты, но ничего, что я бы у нее унаследовала.

– Милая моя, уже поздно, а я тоже хочу подготовиться к этому разговору. – Муаид встает и направляется в спальню на первом этаже. – Я уже падаю с ног, потому что на них с шести часов утра, – поясняет он на ходу. – Знаешь, в больнице работа начинается достаточно рано, даже для ее владельца.

– Ты прав, извини, что напрягаю тебя. Твоя жена и дочка уже давно спят, иди к ним, не буду тебя задерживать.

Марыся остается одна. Еще немного кружит по залу, прикасаясь к обломкам прошлого. Позже на минутку выходит в сад. Он как будто стал меньше и выглядит более заросшим. Она находит в конце остатки песочницы, в которой когда-то играла с детьми тетки Мириам. Сердце сжимается от сожаления, что так, а не иначе сложились судьбы их бедной семьи. Хорошо, что хотя бы оставшиеся ее члены счастливы. Она входит в апартаменты на втором этаже, в которых когда-то жила с родственниками. Из всей комнаты она помнит только большой шкаф с огромным зеркалом. Марыся принимает душ, садится на кровать, и ее вдруг начинает бить дрожь. «Мать была права, что не захотела оставаться здесь на ночь», – думает она. Марыся чувствует еще присутствие тети Мириам, которая погибла в дорожном происшествии, слышит смех всегда веселой Самиры, уже столько лет лежащей в коме в клинике Муаида, и властный голос любимой Малики, которая всем тут заправляла. Бабушка Надя, погибшая в теракте в Йемене, наверняка посидела бы с ней и развлекла беседой. Она всегда допытывалась, что гнетет внучку, давала хорошие советы и поддерживала ее. Марыся так нуждается сейчас в беседе с кем-нибудь близким! Она берет телефон и отсылает эсэмэску матери: «Как там, доехали уже? В этом доме страшно. Твое чутье не подвело, ты была права, что не осталась». Через пару минут получает ответ: «Здесь тоже не лучше. Эта Айнзара – страшная дыра: темно, глухо, неприятно. Единственная отрада – свежий воздух в избытке. Домики из жести, полно тараканов. Пожалуй, не сомкну глаз. Иду во двор курить». – «О’кей, не буду морочить голову, постараюсь заснуть».

Дорота выходит на маленькое крыльцо, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на каких-нибудь насекомых, которые сыплются с многочисленных эвкалиптовых деревьев. Она приседает с краю на разваливающееся деревянное кресло и осматривается вокруг. Вдруг она видит открывающуюся входную дверь в домике Баськи. Все же подруга не оставила ее, наверняка хочет поговорить. Дорота уже поднимает руку, чтобы помахать ей, когда видит, что женщина идет в противоположном направлении. Баська входит в соседнюю виллу на другой стороне улочки, мощенной гравием. «Entschuldigen Sie», – слышит Дорота шепот подруги, а в ответ – мужской зычный голос. Дверь закрывается.

Баська входит в дом и видит приглушенный свет и усталый взгляд своего любовника.

– Извини, знаю, что уже страшно поздно, но не могла вырваться, – объясняет она с ходу.

– Успокойся, я вообще не сержусь, только едва держусь на ногах. Знаешь ведь, что каждый день встаю чуть свет, – говорит мужчина густым басом.

– Так, может, я уйду? – Женщина поворачивается к выходу.

– Успокойся! – говорит он и, обняв ее за талию, усаживает к себе на колени. – Рассказывай, как там было? Изменилась твоя старая подруга?

– Если уж зашел разговор, то… не такая, как раньше.

– Постарела? – Ральф игриво улыбается. – Приятно было увидеть?

– Нет, все наоборот, прекрасно сохранилась, ухоженная, макияж, маникюр… – Баська с неодобрением смотрит на свои большие руки со сломанными ногтями.

– Хо, хо! – Мужчина лукаво морщит брови.

– А как она себя преподносит! – Женщина кривит губы, подкатывает глаза, руки скрещивает на пышной груди и корчит из себя дворянку. – Ой-ё…

– Значит, эдакая дамочка в шляпке с перышком.

– Если б ты видел! А когда приехала сюда, до двух не умела считать. Девушка за три копейки из маленького городишки, такая же, как я.

– Ты не за три копейки, а за три миллиона, да и считать умеешь прекрасно. – Ральф старается немного расслабить женщину.

– А как говорит на разных языках, милый, лингвистка просто. Я помню, что она даже по-польски плохо говорила, а словарный запас был, как у школьницы. Сейчас же по-английски говорит с британским акцентом, мяу-мяу, пардон-хердон, сори-рессори, I am я ем и вообще. По-арабски не на диалекте, а как если б прессу читала. Даже ее семейка делала большие глаза.

– Училась, совершенствовалась, ходила на курсы, похвально, – возражает Ральф на эту сплошную критику.

– А если бы ты видел ее шмотки! – Баська, одетая в леггинсы и цветастую тунику до половины бедра, вдруг встает и начинает нервно ходить по маленькому залу, задевая своим большим телом мебель. – Даже не нужно смотреть на этикетки, одна фирма. Зара… Лю что-то там… Дебенхамс… – Она напряженно думает, стараясь припомнить известные марки. – А я все покупаю на Сук аль-Джума Сага, самые дешевые китайские шмотки. Если уж что-либо приобрету турецкое, то это в мир и люди, и прячу эту тряпку на выход, – фыркает она от возмущения.

– Любимая моя, ты страшно завистлива, – искренне подытоживает Ральф.

– Ну, с чего бы это!

– Когда уже отсюда выедем, моя пани, и мы заживем в нормальной стране, то ты тоже будешь этакая госпожа, будешь фрау Барбара. Я куплю эту land под Stettin^[36], чтобы построить там для тебя большой прекрасный особняк, – говорит он, протягивая к женщине руки. – Будешь скупать все в самых фирменных магазинах, ходить на маникюр и педикюр, к косметологу, на массаж и в солярий. Даже, может, на фитнес, – смеется он, прижимая к себе пышное тело избранницы. – Будешь землевладелицей! – С этими словами он обнимает ее и крепко целует.

Его страсть вспыхивает молниеносно, и Баська не должна долго ждать, чтобы сильный, как тур, мужчина взял ее на руки и внес в спальню. Он бросает ее на кровать, быстро раздевается и срывает одежду с партнерши.

– Ты что, ошалел, как я вернусь домой? – Смеясь, она быстро сбрасывает шмотки сама.

Любовник без долгого вступления приступает к делу, действуя мощно и быстро. Нежность у него возможна везде, но не в постели. Через несколько минут он уже спит. Баська знает об этой рутине и понимает, что более чем пятидесятилетнего мужчину ей вряд ли удастся изменить. Она лежит рядом с ним возбужденная, разочарованная и неуспокоенная. Она смотрит в полумрак широко открытыми глазами и, придавленная телом партнера, не хочет даже двинуться. Она отдает себе отчет, что ни на что другое в данном случае ей рассчитывать не приходится, и оттого грустит. Связь мужчины и женщины может выглядеть совершенно иначе, она знает это по опыту. Воспоминания наполняют ее сердце, хотя она не хочет этого, мысли мешают успокоиться. Хасан, Хасан, Хасан… Сейчас один лежит в их пустой кровати, а она под боком распутничает с польским немцем, чтобы обеспечить свою старость и гарантировать себе достаток в будущем. А ведь когда-то им было так хорошо, они так любили друг друга… Именно Хасан показал ей мир и вытянул из маразма польской коммунистической действительности… Прошлое нахлынуло мощной волной. Когда в ее жизни появился Хасан, начались чудесные времена. В жаркий летний день он вошел выпить колы в бар, в котором она подрабатывала во время учебы. Несмелый и закрытый, он целый месяц садился на одном и том же месте и своими черными глазами следил за каждым ее движением. Он понравился Баське с первого взгляда, а она запала ему в душу. Баська, видя нерешительность парня, решила взять дело в свои руки. Она помнит, как если бы это было вчера, когда однажды уже не выдержала и вылила ему целый стакан холодной колы на беленький офицерский мундир. «Как он подскочил!» – смеется она в душе, лежа под боком другого мужчины, который давит на нее тяжелой мускулистой рукой. Потом они должны были чистить и сушить мундир, так все и началось. Однако Баська не бросила работу, потому что хотела быть независимой. Если моряк желал перемолвиться с ней хотя бы парой слов, он был вынужден сидеть в пивнушке целыми вечерами. Он приносил себе книги, потому что был самолюбив, и спустя некоторое время у него уже был собственный маленький столик, зарезервированный на имя господина Хасана. Он тогда был ей за телохранителя. Бесился, когда кто-нибудь к ней заигрывал, а сейчас? Что случилось? «Ему стали неинтересны ни я, ни семья», – приходит к выводу она. Ни один уважающий себя мужчина, а тем более араб, не потерпел бы такой ситуации, как сейчас. У нее по соседству любовник, а ее муж делает вид, будто ничего о них не знает. «Просто он меня уже не любит», – грустно вздыхает женщина, вспоминая давние, чудесные времена – времена молодости и бешеной любви. Никогда и ни с кем ей уже не будет так хорошо. Она поворачивается и осторожно высвобождается из объятий Ральфа. Садится голая на кровати, поджимает ноги и опирается на них подбородком. Ей хочется вернуть те давние времена, по крайней мере мысленно.