Читать книгу - "Пение птиц в положении лежа - Ирина Дудина"

Будь я концептуалистом, то непременно бы использовала этот сюжет. Об отделении, потери некоего члена от приятного, привычного целого, да ещё и в соответствующих декорациях — буря, натиск, взбунтовавшаяся неподвластная стихия страсти. Соль, сельдь, член тела — скользко, свежо, немного крови, холодное наблюдение со стороны, после ужаса отделения и боли. Прямо некое олицетворение полового акта, ужас отдачи себя другому. Инфернальная чёрная бочка, огромная, просмоленная, просоленная — и в ней маленький член. Пусть это даже будет оторванная рука. Консервация, надежда на длительность хранения. В принципе, даже путь в бессмертие. Продолжение рода через бочку-космос. Страдание эгоцентрического современного человека, не желающего отдавать, всё своё держащего в целостности. И вдруг — неприятность извне, и насильственный отрыв, ужасная кровоточащая потеря. Горе солипсиста, изнасилованного реальностью извне. Жертвоприношение реальности.

Символ творчества Мопассана. Разбушевавшееся море — чрезмерная половая чувственность, сила Эроса — и маленький обессмерченный «membre».

О выявлении тайного при помощи демонстрации

Один знакомый, миловидный и тихий с виду, как девочка, отличался тягой к запретному плоду и был, по сути, маргинал. Советской армии он предпочёл психушку, университету — свободное образование в дебрях жизни.

В то время всё начинало бурлить и кипеть в котле под названием «Россия» цвета линялого красного флага. Рождались партии, подобно пузырям на болоте, сливались, дробились, лопались. То тут, то там назревали гроздья герпеса — демонстрации, митинги, пикеты.

Ментов вооружали.

По какому-то поводу собирался несанкционированный митинг у Казанского собора. Стягивались серые силы милиции с одной стороны и чёрных червячков озлобленных демонстрантов — с другой. Милиционеры выстраивались линиями, этакими стенками сосудов, демонстранты шевелились и растекались как жидкость неорганизованная по этим сосудам. Милиция придавала форму толпе. За углом в тени пряталась подмога — стаи автобусов и крытые фургоны с надписью: «Люди». «Люди» были вооружены автоматами. Милиционеров, мирных серых голубей, также отличала обнова — на боку у них появились невиданные доселе резиновые дубинки. Чёрные такие, тугие с виду.

Миша заторможенно улыбался, но внутри его мужского организма зародился, видно, островок страха. Назовём его осторожностью. Мне нечего было терять, кроме своих цепей. Было весело и забавно.

Миша махнул мне рукой — тише, мол, не мешай, и вежливой походкой подобрался к ближайшему стражу порядка: «Извините, а-а, так сказать, э-э, нельзя ли, у-у, нельзя ли палочку потрогать-с?» Мент вскинул надломленные и без того брови, удивляясь наглости предполагаемого объекта воспитательных воздействий при помощи той самой палочки, и сказал: «Ну на, потрогай». Миша, как опытный ласковый хирург ощупывает ногу больного, быстро, как будто играя на флейте, ощупал милицейскую дубинку, пробежав всю, снизу доверху. Лицо его приняло озадаченное выражение: «Простите, а не могли бы вы помахать ею? Как она, в действии, больно бьёт?» Замёрзшего милиционера это уже начинало развлекать. Он улыбнулся дружелюбно: «Пожалуйста». Милиционер расставил ноги на ширину плеч для устойчивости и резко замахал чёрной тугою кишкою. Дубина была великолепна. Свистела и пружинила. Я миловидно улыбалась расходившемуся не на шутку менту: «Как мило! Удивительно!» Мент улыбнулся мне в ответ, красуясь удалью молодецкой крепкого жеребца. «Хрясь, хрясь», — пела дубинка. Любезный мент похлестал лоснящуюся колонну Казанского собора. Стукнул не больно пару раз себя по ватному рукаву. Миша весь сгорбился и сжался, наблюдая за играющим ментом, как мышкин гном за бьющей хвостом кошкой.

Демократические тучи густели. Мелькали знакомые всё лица (узок, узок круг бойцов из народа). Уже тучи выдали первые всполохи молний — первые ораторы карабкались куда повыше с мегафонами, трясли диссидентскими, видавшими виды бородками. Уже полились потоками речи — обличительные, зажигательные, злобные. Кто-то тряс самодельным плакатом — Солженицын на палке вместо привычного Ленина. По толпе пронёсся слух о вооружённых омоновцах.

Из окон Дома книги напротив, с третьего загадочного этажа, за толпой расхристанных демократов наблюдал некто в чёрном, с белоснежным воротничком и при галстуке. Наблюдал Никто. Тихий князь мира сего тихонечко придерживал прозрачную занавеску за уголок. Из соседнего окна поблёскивал объектив камеры. Лилипуты, вышедшие из-под контроля, аккуратно заносились в анналы киноплёночного бессмертия.

Кто-то что-то выкрикивал, потряхивая видавшим виды триколором, пошитым из бабушкиного ситца. Представители властей убеждали разойтись и не толпиться, бессмысленно своей овечьей шкурой пугая волков. Народу не хотелось. Горячительное действие свободы на затвердевшие умы было трудноисправимо.

Менты выстроились «свиньёй» и ею же, молчаливой, стали разрезать всхрюкивающую толпу. Кто-то из толпы упал в грязь, изгвоздался в хлам, обиделся, зацепился за ногу ближайшего милиционера, чтобы тоже извалять в грязи. Кого-то под белы рученьки, самого незатыкаемого, уволокли в автобус и повезли в ближайшее (как передавалось из уст в уста) отделение милиции.

Толпа хлынула туда, прерывая движение машин. Менты активизировались. Засвистали недавно ещё девственные дубинки. Демонстранты бросились врассыпную, не желая быть схваченными и унесёнными злыми коршунами на нары, на расклёв.

Миша тоже побежал, но поскользнулся слабыми ногами, не прошедшими армейских тренировок. Из него что-то маленькое выпало прямо в грязную лужу. Серые менты с чёрными дубинками приближались…

Менты приближались.

«Побежали, что ты медлишь?» — дёргала я за рукав приятеля по борьбе. Он же в этой экстремальной ситуации занимался чем-то странным. Погрузил руки под воду лужи кофейного цвета. «Что ты делаешь? Ты хочешь сполоснуть руки?» — Не самое удачное объяснение пришло мне в голову. «Нет! — Он нервно вырвался от меня. — Мне надо это обязательно найти». — «Ты что-то ценное потерял, да? Золото, да?» — поняла я наконец. Мимо нас пробежал милиционер, не обращая на нас никакого внимания, как воин на поле брани не принимает во внимание распростёртые на земле трупы.

Миша стоял на карачках и продолжал ощупывать планомерно дно лужи. На миг он поднял ко мне лицо с раскрытым от досады ртом, и я увидела, что вместо его чудесных белоснежных передних зубов, которыми я восхищалась втайне, зияет чёрная дыра. Мой друг был беззуб и в суматохе потерял протез.

Много тайного можно узнать, занимаясь политической борьбой.

О трате партийных денег

Встретились на вокзале. Знойное лето. Хочется на природу. Поехали в Комарово. Илья сладострастно купался в озере Красавица. Бросался розовым пухлым телом в коричневое стекло лесной воды, подымал брызги павлиньим хвостом, раз пять переплыл «туда» и «обратно», преодолевая водную гладь, как мужиков покоряет блядь.

Я любовалась на этого мощного лосося, сидя на колючих сосновых хвоинках и лакомясь пирамидкой арбуза. Вспоминала слова своей подруги о том, что, чтобы узнать человека получше, следует наблюдать его общение с водой. Каков он с водой, таков и в любви. Водный тест моего друга следовало оценить наивысшим баллом.