Читать книгу - "Жизнь не здесь - Милан Кундера"

Он усталым шагом пересекает комнату (перчаткой стирает со стола отпечатки чужих пальцев), он знает, что у нее были любовники, толпы любовников, которые

промотали все сияние ее кожи

она уже и во тьме не красива

Истертая монета да она обесценена

И старая песня вдруг зазвучала в душе, забытая песня, боже, что же это за песня?

Ты уплываешь ты уплываешь по пескам постелей и лик твой стирается

Ты уплываешь ты уплываешь пока от тебя не останется

одна сердцевина лишь одна сердцевина твоя

И она знает, что у нее уже нет для него ничего молодого, ничего исконного. Но:

В эти мгновенья слабости что меня осаждают

усталость моя увяданье мое это главное и светлое преображенье

будут отданы только тебе

Они трогательно касаются своими сморщенными телами друг друга, и он говорит ей «девонька моя», а она ему «мальчик мой», и заливаются оба слезами.

И нет меж ними посредника

Ни слова. Ни жеста. Ничего за что спрятаться им

Ничего что могло бы скрыть убогость его и ее

Но именно эту взаимную убогость они впитывают всеми порами. Жадно насыщаются ею. Они ласкают жалкие тела друг друга и слышат, как под кожей каждого тихо урчат механизмы смерти. И знают, что они навеки и полностью принадлежат друг другу; что это их последняя любовь, и она самая великая, ибо последняя любовь всегда самая великая. Мужчина думает:

Это любовь без выходов. Любовь что подобна стене

И женщина думает:

Вот смерть может далекая во времени но близкая в своем подобье

нам — глубоко погруженным в кресла

цель достигнута И ноги так счастливы что уже и шагу не ступят

и руки так уверены что уже и ласки не ищут

И осталось лишь ждать когда слюна в устах росой обернется

Мамочка, прочитав это странное стихотворение, изумилась, как всегда, преждевременной зрелости, которая дает возможность сыну осмыслить возраст столь отдаленный; она не поняла, что персонажи стихотворения вовсе не передают истинной психологии старости. Да и студентка, которой Яромил чуть позже показал стихотворение, была неправа, назвав его некрофильским.

Нет, в стихотворении речь шла совсем не о старике и старухе; если бы Яромила спросили, какого возраста персонажи его стихотворения, он, растерявшись, сказал бы, что им между сорока и восьмьюдесятью; он совершенно не разбирался в старости, она была для него далекой и неконкретной; о старости он знал лишь то, что это период жизни, когда человек оказывается за чертой своей зрелости; когда судьба уже завершилась; когда уже нечего бояться той ужасной неизвестности, которая зовется будущим; когда любовь, нами встреченная, последняя и достоверная.

Ибо Яромил был полон тревоги; он шел к нагому телу молодой женщины, словно шел по терниям; он мечтал о теле и боялся тела; поэтому в стихах о нежности убегал от конкретностей тела в мир детского воображения; он лишал тело реальности и представлял себе женское лоно словно тикающий игровой механизм; на этот раз он убежал и вовсе в противоположную сторону: в старость, где тело уже не опасное и не гордое; где оно убого и достойно жалости; убожество старого тела несколько примиряло его с гордыней молодого тела, которое однажды тоже состарится.

Стихотворение изобиловало натуралистическими мерзостями; Яромил не забыл ни о желтизне зубов, ни о гное в уголках глаз, ни об отвислости живота.

Но за грубостью этих деталей было трогательное желание оградить любовь тем вечным, нескончаемым, тем, что может заменить материнские объятия, тем, что не подвластно времени, тем, что суть сама сердцевина сама сердцевина и что способно преодолеть власть тела, тела предательского, чей мир простирался перед ним, как неведомая территория, населенная львами.

Он писал стихи об искусственном детстве нежности, писал стихи о нереальной смерти, писал стихи о нереальной старости. Это были три голубоватых знамени, под которыми он боязливо шагал к весьма реальному телу взрослой женщины.