Читать книгу - "Дети Робинзона Крузо - Роман Канушкин"

Наступила тишина. Неожиданная и пугающе объемная; она втиснулась в директорские уши, словно пыталась заполнить все крохотные щели пространства, чреватая лишь собственными звуками — кап-кап-кап.

— Заткнись, — прогоняя тишину, повторил директор. — Тебя нет.

— Ну, ты даешь! — изумился Лже-Дмитрий. — Сам с собой вслух разговариваешь!

— Нет тебя. Н-е-е-ту! — ворчливо отмахнулся директор.

— С кем же ты сейчас говоришь?

Директор помолчал. Тишина пугала еще больше, чем этот назойливый голос; тишина и распадающийся разум директора играли на одной волне: кап-кап-кап...

— Тебя нет. Ты просто защитная реакция психики, — пролепетал Дмитрий Олегович, — на ряд труднообъяснимых явлений.

— Ну, говорю ж — даешь! — уважительно похвалил Лже-Дмитрий. — Значит, с защитной реакцией решил поговорить? Перекинуться парой слов?

Дмитрий Олегович тяжело вздохнул — голоса, голоса... «Я болен, — снова мелькнуло в голове, — Боже, как я болен!»

Но директор подозревал, что вовсе не голоса, а это странное, вселяющее вязкую тоску в сердце кап-кап-кап, которого становилось все больше, и есть самое страшное. Словно из какого-то непостижимого, почти небытийного места, нечто приближалось к нему, и в тот момент, когда оно настигнет, все и решится — разум окончательно низвергнется в пропасть.

— Ты прав, кацапчик, — философски заметил Лже-Дмитрий, — и неправ одновременно. В жизни все так устроено.

— О Боже! — простонал директор.

Впервые это случилось в день появления длинноногой блондинки, когда директор вот так же сидел в своем кабинете, изучая весенние капли на окнах.

— Там какая-то шлюшка модельного вида, — заявила Юленька, — с папиком. Подарок явились выбирать.

Дмитрий Олегович поморщился. Юленька злится — их романтическая интрижка увядает, вот и говорит гадости: собственно, он ведь для нее тоже «папик».

— Тебе что-нибудь известно об эвфемизмах? — улыбнулся директор.

Юленька помолчала. Затем кивнула.

— Там какая-то безмозглая юная содержанка с обеспеченным пожилым человеком. Так пойдет?

Дмитрий Олегович улыбнулся еще шире: эх, Юленька, бедная ты моя, нет твоей вины в похолодании наших отношений, совсем нет. Просто не до утех сейчас бедному директору. Твой «папик», по правде говоря, тихо сходит с ума. Захочешь ли ты иметь дело с таким «папиком»?

«На хрен ты ей сдался?! — воспользовался секундным замешательством Лже-Дмитрий. — Пожилой, обеспеченный — это да! А сбрендивший — это чего? Если опустить всякие перверсии, то бешеный старик — не самый сексуальный объект, я тебе замечу».

Дмитрий Олегович заставил его замолчать. В день появления длинноногой блондинки он еще мог это делать. Еще, как ему казалось, контролировал ситуацию. И подумал: Юленька — единственное живое существо на этом свете, которому можно открыться. Тем более что она и сама догадается. А может, как и директор, кое-что знает. Вполне возможно, что дела обстоят именно так.

Дмитрий Олегович на мгновение зажмурился: и снова перед его мысленным взором просвистел молот, обрушивающийся на полированный капот роскошного авто. И его собственный крик, разделивший все на «до» и «после», отчаянный вопль, заметавшийся по пустынному ночному салону: «Кто ты такой?!»

Директор открыл глаза, его взор прояснился, и он кивнул с улыбкой:

— Так пойдет.

Но Юленька смотрела строго, покачала головой:

— Вообще-то у нас проблемы.

Оказалось, что длинноногой блондинке действительно выбирали подарок. Только она уже отвергла чудесный малыш-родстер, мечту всех приличных девушек в наступающем летнем сезоне, и вовсе ее не интересовал обновленный и суперпопулярный джип Х-3, как, впрочем, и никакая другая модель.

— Она собирается загрузить свое тельце-вешалку в президентский лимузин, — объявила Юленька.

Дмитрий Олегович нахмурил брови:

— Да-да, именно это, — Юленька вздохнула. — Черный бумер... Она сейчас сидит за рулем и как маньячка твердит, что это ее машина. Как капризный ребенок...

— Эта машина не продается, — отрезал Дмитрий Олегович и почувствовал, какими сухими стали его губы. — В смысле, продана. У нас запись.

Что он делает? Хватается за соломинку?

«Э-эй, приятель, — запротестовал Лже-Дмитрий, — мы так не договаривались! Ты же знаешь — решать не тебе».

Юленька тем временем продолжала:

— Они согласны ждать. Но прежде всего согласны платить. Папик хочет переговорить с директором и с клиентом, купившим именно эту машину. — Слова «директор» и «эта» Юленька произнесла с нажимом. — Предлагает денег, хотя мы и объяснили, что это невозможно. — Девушка помолчала и тихо добавила. — И ведь... Он ведь не продан? Я... я кое-чего не могу понять...

Директор провел языком по сухим губам. Все звуки на миг отдалились. И опять что-то ватное зашевелилось в желудке, и ватная клетка, из которой нет возможности выбраться, обнаружилась у него в голове.

Дмитрий Олегович посмотрел Юленьке в глаза и только сейчас понял, что его секретарь, любовница и единственный верный дружочек, которому давно стоило бы открыться, смертельно напугана. Вот оно как...

«Заткни этой дуре пасть!» — предложил Лже-Дмитрий.

Директор взял себя в руки. Почти в прямом смысле — ногти до боли впились в ладони. Он послал Лже-Дмитрия к черту и решил сегодня же все рассказать Юленьке. А пока Дмитрий Олегович лишь посмотрел на девушку, выдохнул, прикрыв на мгновение глаза, — ему показалось, что он выдохнул ватное черное облако, присутствие которого ощущал внутри, — и устало изрек:

— Что ж... решать, действительно, не нам.

Юленька встряхнула головой, убрала со лба прядь волос:

— Мы продаем им...

— Да, продаем. Пусть платят, — подвел черту директор. Его ногти прорвали холеную кожу, и на ладонях выступили капельки крови, зато Лже-Дмитрий заткнулся. — Пусть платят, если, конечно, готовы.

О да! Они оказались готовы. И благодарностям не было конца. Они получили свою модель седьмой серии. В президентской комплектации, как и хотели.

«Вещь!» — прокомментировал притихший Лже-Дмитрий. Так о чем-то существующем в единственном экземпляре говаривали печальноликие знатоки антикварного рынка. Рынка, не терпящего копий. Длинноногая блондинка уехала из салона прямо на ней, на своей вещи. Der Bumer увез ее в большой мир. И вины директора тут нет! (Он ведь пытался ее отговорить.) Нет вины директора в том, что длинноногая блондинка даже не представляла, насколько он, этот новый дивный мир, окажется большим.

А вечером впервые прозвучало: «кап-кап-кап».

IV.

В тот момент директор находился дома, в огромном, но довольно уютном, со вкусом обставленном кабинете-библиотеке, подлинном антикварном шедевре, которым Дмитрий Олегович очень гордился. Здесь тоже присутствовали вещи. И многие из них, к примеру, напольные малахитовые часы, уровня Эрмитажа. Или Лувра, как предпочитали говорить новые коллекционеры. Директор поморщился, некоторые из этих «новых» собрали весьма достойные коллекции — и обезьяну можно выучить курить, тем более на нефтяные дивидендики-то. Дмитрий Олегович плеснул себе порцию двенадцатилетнего Jameson’а, уселся в роскошное чиппендейловское кресло, собираясь углубиться в изучение антикварных каталогов. Обычно в такие минуты все волнения внешней жизни отступали на задний план; его страсть вкупе с хорошим виски награждали Дмитрия Олеговича разливающимся по телу умиротворением, ровными сердечными ритмами, почти юношеским блеском глаз и хорошим стулом по утрам. Он искал, двигаясь по застывшему времени; он знал, что они — вещи — живые, со своим характером, норовом, чувством юмора и со своей любовью. О, да, вещи умели любить и ненавидеть, выбирая одних и избегая других, тайная сила наделяла их неведомым могуществом, а страсть была холодной, как лед комет, но она опаляла, сжигала слабых и жадных и укрепляла сильных и верных. Это был тайный голос подлинного мироздания, и человеческие судьбы звучали в нем как короткие вздохи надежд, сладостных, но эфемерных побед и почти всегда разочарований. И было истинное ликование, когда на краткий миг тебе открывался этот голос, когда ты искал и находил, теша себя иллюзией, что тебе-то и выпало это редкое, исключительное «почти».