Читать книгу - "Собачий вальс - Юлия Александрова"

— Ты, Люсенька, будешь её целовать? Я — нет, — обратилась она к компаньонке, которая в ответ отрицательно затрясла головой.

— А вы? — мама перевела взгляд на седую женщину.

Та смутилась, замахала руками и пробормотала:

— Да, это, я не знаю… Что уж там, целоваться-то. Так, по-соседски простились, и ладно…

Мама одобрительно кивнула.

— Ну, а вам с Сарой я и предлагать не буду, — улыбнулась она и пошла к нам навстречу.

— Превосходная речь, молодой человек! — небрежно вскинув руку в характерном только для неё жесте танцовщицы фламенко, бросила она через плечо ритуальному агенту, единственному из присутствующих в зале, кто хоть немного скорбел, пусть и в силу особенностей профессии.

Мама шла по направлению к нам и, прищурившись, пристально вглядывалась в моё лицо, как будто пыталась вспомнить, как я выгляжу. Мы поцеловались по принятому в семье обычаю: прислонились щеками, чмокнув воздух за ушами друг у друга и растопырив руки по сторонам, как пингвины крылья. Через мгновение мама отстранилась, ещё раз оглядела меня с ног до головы и с озабоченной улыбкой на губах произнесла:

— У тебя мешки под глазами, Каля. Значит, мало спишь и плохо питаешься. В твоём возрасте женщине необходимо десять часов сна, как минимум. У меня мешки под глазами появились только после пятидесяти.

Мама была верна себе — она неизменно приветствовала дочерей подобным образом. «Каля, у тебя седые волосы! В твоём возрасте у меня не было седых волос… Каля, зачем ты так морщишь лоб? Посмотри, какие глубокие морщины остаются! У меня первая морщинка появилась в сорок один… Каля, что-то мне не нравится твоё лицо, совсем тёмное. Ты опять ходила в солярий? Подставлять лицо под ультрафиолетовые лучи — обрекать его на преждевременное старение. Я никогда не выхожу на солнце без шляпы или панамы!». На мамины упрёки невозможно было возразить, потому что выглядела она и вправду очень молодо: светлая, ровная кожа с перламутровым отливом, высокий гладкий лоб и тонкие лучики морщин в уголках чёрных глаз. В свои тридцать шесть я могла с натяжкой сойти за её младшую сестру, но никак не за дочь. Безусловно, мама делала замечания из лучших побуждений, чтобы я воодушевилась достойным примером и стала почаще заглядывать в зеркало, но раздражали её слова неимоверно.

Прощание с усопшей закончилось, мы вереницей покинули траурный зал, и на улице мама вновь обратилась ко мне, на этот раз — по другому поводу:

— Хоронить будем послезавтра, когда приедет Виктор. Мне сказали, что прах можно забрать в течение трёх дней, так что вы бегите к машине, я только документы получу, и поедем.

Она развернулась и зацокала каблуками в сторону главного входа в крематорий. Люся нисколько не удивилась; я и незнакомая седая женщина опешили: мы обе предполагали, что приехали именно на похороны. Ещё одна из маминых черт, которая нас с сёстрами неизменно выводила из себя, — никому не сообщать обо всём заранее, оставляя не нужные с её точки зрения подробности на потом.

— Кого позовёшь на день рождения? — спрашивала она, и потихоньку составляла собственный список гостей, отличный от моего. К подружкам, приглашённым мной, присоединялись некто дядя Паша с сыном, учительница музыки и несколько одноклассниц, с кем я не дружила, но мамы которых состояли в родительском комитете.

— Мама, ты обещала, что мы пойдём в зоопарк, — ныли мы с Кариной дуэтом. Кристина, как всегда, отмалчивалась — она была старшая и взрослая.

— Конечно, пойдём, — невозмутимо отвечала мама, и мы ехали сначала в магазин, потом — в гости к маминой подруге, потом забирали из ремонта сапоги или отвозили обёрнутый бумагой пакет на вокзал, чтобы передать его с поездом в Вологду. Рано или поздно мы всё же оказывались в зоопарке (потому что мама держала обещания), но праздник был безнадёжно испорчен.

Со времён моего детства ничто не изменилось. У мамы опять был свой план, посвятить меня в который она не потрудилась. Я чуть не задохнулась от злости: как так? Она сказала мне, что похороны сегодня! Какой смысл было дёргать меня в четверг, посреди рабочей недели, когда я прекрасно могла прилететь в субботу? Для меня давно нет разницы между выходными и будними днями, но в субботу мои испанцы улетали обратно в Мадрид, и я получила бы все деньги целиком, и обязательно (как положено, в последний день) чаевые, на которые очень рассчитывала.

Расстроенная, я побежала вслед за мамой, волоча за собой чемодан, который подпрыгивал на шершавом асфальте и цеплялся за мелкие камешки и кочки колёсами, оттягивая руку.

— Чемодан-то оставила бы, — первым делом сказала мне мама, когда я поравнялась с ней.

Я не успела открыть рот, как она меня прервала.

— Знаю-знаю. Не надо ничего говорить. Поверь, мне пришлось перенести похороны из-за Виктора. От меня здесь ничего не зависело.

— Ради бога, мама! Кто такой Виктор?

— Как кто такой? Папин родной брат, твой дядя, Виктор Сергеевич. После того, как папа… — она запнулась, — умер, мы не общались, а теперь объявился как снег на голову. Живёт в Сортавала — это где-то в Карелии, недалеко от Петербурга и, кажется, всерьёз собирается жениться. Сказал, что пришлось даже перенести свадьбу из-за траура.

Что я могла на это возразить? Виктор Сергеевич свадьбу перенёс, а я лезу со своими испанцами!

— Иди к машине, я сейчас, — мама потрепала меня по щеке, мягким убедительным движением, не терпящим возражений: только она так умела. Когда Сара начала года в два с половиной демонстрировать характер, я часто завидовала маминому умению ставить грациозную точку в любых спорах.

По дороге на дачу все молчали: Сара слушала музыку, я, обидевшись, не отрывала взгляда от окна, а Люся клевала носом на переднем сидении. Незнакомая седая женщина незаметно для меня испарилась, а я была в чересчур дурном расположении духа, чтобы о ней спрашивать. Мама заметно нервничала из-за моего молчания. Я поняла это по тому, что на последнем левом повороте перед посёлком она два раза с силой нажала на клаксон и закричала: «Куда прёшь?» выворачивающему с второстепенной дороги «Ниссану». Где-то внутри меня разлилась приятная тёплая волна злорадства, но я лишь плотнее сжала челюсти. «Не стану с ней разговаривать, ни слова не скажу — пусть понервничает! Знает, что нехорошо поступила — нужно было предупредить», — торжествуя, думала я.

Когда машина зашуршала колёсами по гравию дорожки перед гаражом, Сара с Люсей оживились и начали нетерпеливо вертеться из стороны в сторону, как будто их привезли к месту интересной экскурсии. Я не двинулась, даже головы не повернула: продолжала сидеть гордым каменным изваянием, всем своим видом демонстрируя обиду. Мама выключила зажигание, рванула ручник так, что вместительная машина подпрыгнула, и, выскочив наружу, спешно закурила. С тихим удовлетворением я украдкой наблюдала за ней в течение нескольких секунд, затем не торопясь вышла из машины и погрузилась в созерцание окрестностей. Я не была на даче около четырёх лет, и со времени моего последнего визита здесь мало что изменилось к лучшему. Старый двухэтажный деревянный дом выцвел и просел, изгородь кое-где начала заваливаться на сторону, железные ворота облупились и были изъедены ржавчиной. Лишь садовые деревья, под сенью которых мама всегда мечтала отдыхать жарким летним полднем, чуть шире раскинули корявые узловатые ветви и шелестели скудной листвой. Яблони, вишни и сливы не приживались у мамы, как и мужья.