Читать книгу - "На солнце и в тени - Марк Хелприн"

– Нет, если у меня найдется, чем против этого возразить.

– Ого! Так отвезти вас к клубу «Джорджика»?

– Нет. Высадите меня в пятистах ярдах восточнее, на пляже.

– Что?

– Вы можете высадить меня в четверти мили восточнее клуба, на берегу?

– Я не могу проехать по берегу на восток. Там частные владения до самого Амагансетта. Но есть дорога, проходящая примерно в полумиле западнее клуба.

– Пойдет.

Когда Гарри выбрался из дюн на прибрежную полосу, солнце висело над самым горизонтом и вечерний свет начал превращаться в золото. Ветер с запада все время дул ему в спину, пляж был совершенно пуст, и на востоке виднелся стоящий в дюнах и опутанный дорожками для гольфа клуб «Джорджика», первым актом в котором будут коктейли до сумерек, вторым – поздний ужин, а третьим – оглашение помолвки и танцы. Здание, выстроенное из серого камня, как эдинбургский таунхаус, было огромно: каждое из его многочисленных крыльев представлялось каким-нибудь министерством. На террасах висели бумажные фонарики, неприметно горевшие в остаточном свете солнца, а в затененных местах, загороженных от солнца, в окнах едва виднелось электрическое освещение.

В полосе прибоя, как это беспрерывно происходило днем и ночью на протяжении сотен миллионов лет, шла война между синим и белым. А поскольку сезон еще не начался – в начале июня для большинства еще слишком холодно, – пляж был не прибран, повсюду валялись обломки, оставленные осенними ураганами и зимними бурями. Это были обычные груды плавника, рыбацкие поплавки, сети, высохшие водоросли, но при том, что война ушла в прошлое уже год назад, пляж был усыпан и разбитыми спасательными кругами, секциями плотов и предметами одежды, разбросанными на разных уровнях прилива. Консервные банки, невскрытые, но каким-то образом опустошенные или частично заполненные соленой водой, свидетельствовали о торпедированных кораблях и сбитых над морем самолетах. Надписи на всем этом были достаточно свежими, чтобы их можно было прочесть, – на английском языке, военном английском, а иногда и на немецком. Море избавлялось от большинства примет шести лет войны, отправляя их на пляжи, словно на полки в шкафу. Некоторые, возможно, еще оставались на плаву, но вскоре поверхность океана очистится, ибо то, что пропитается влагой, утонет, а более плавучие предметы в конце концов будут выброшены на сушу, где их состарят солнце, дождь, ветер и летучий песок. Надписи выцветут, краски поблекнут, гвозди и прочий металл проржавеют, формы утратятся, а дерево сгниет. Лет через двадцать, когда дети тех, кто переплыл океан и вернулся обратно целым и невредимым, станут молодыми людьми, следов почти не останется, а оставшиеся практически нельзя будет идентифицировать – море, воздух и солнце поглотят и испарят все, кроме памяти.

Он остановился перед черным ботинком без шнурка. Тот сохранился настолько хорошо, что после некоторого размягчения и полировки его можно было бы снова заставить послужить. Каблук едва сносился. Он подумал, что, пойди все иначе, это мог быть его ботинок, а кто-нибудь другой стоял бы перед ним, словно перед могилой, крепко держась за лацканы смокинга и прижимая к бедру бутылку шампанского. Словно это он мертвец, сказал он себе, а тот, кто остался в живых, теперь спешно заряжает его жизнью. Он позволил ветру врываться ему в легкие и посмотрел на свою цель, теперь ярко освещенную. Кэтрин была внутри, менее чем в четверти мили. На ней почти наверняка будет платье без бретелек – такова теперь мода, – и он осознал, что никогда не видел ее голых рук и плеч, верхней части груди или спины. И с этой мыслью он переступил через черный ботинок и пошел вперед.

Прямая протяженность взморья, тщетно пытавшегося тянуться непрерывно от Кони-Айленда до мыса Монток, совсем рядом с клубом «Джорджика» прерывалась каналом шириной в сто футов, через который быстрым потоком отступал прилив.

Готовясь преодолеть его, он производил подсчеты. Первым делом прикинул расстояние. Догадка о ста футах была близка к истине, и он проверил ее, бросив гладкий камень. Тот пролетел почти до другого берега, но Гарри был в смокинге, неудобном для метания. Плывя на боку и держа в одной руке сверток с одеждой, бутылку и бокал, он покроет это расстояние за полторы минуты. Потом он бросил кусок плавника вверх по течению и проследил за его прохождением. Через полторы минуты тот достиг прибоя, проплыв около трех сотен футов. Значит, если он надеется переплыть на ту сторону так, чтобы одежда осталась сухой и невредимой, то стартовать надо от болотца у горлышка пруда. Чем шире горлышко, тем медленнее вода, а значит, чем дальше он отойдет от моря, тем выше его шансы – за исключением того, что если он отойдет слишком далеко, то погрузится в топь.

Он разделся, положил одежду на песок – туфли, носки, брюки, подтяжки, рубашку, ремень, галстук, пиджак – и увязал все в один узел, так что если бы этот узел унесло, Гарри попал бы в очень неловкое положение. Плотно затянув сверток подтяжками, он поднял его и ступил на рыжеватый песок на краю канала. Ступнями он ощущал множество острых раковин, но ни одна не была настолько остра, чтобы порезаться глубоко и до крови.

А потом он услышал чей-то голос:

– Пытаетесь перебраться?

По ту сторону канала стоял человек неопределенного возраста, высокий, светловолосый, с усами бригадира, в смокинге и пьяный.

– Если только вы не знаете, где здесь мост.

– Вы могли бы обойти пруд, но тогда пришлось бы все время нарушать границы частных владений, и это заняло бы у вас целую вечность. Нет, лучше здесь.

– У клуба, я думаю, есть лодки?

– Все заперты и недоступны, – сказал незнакомец, глянув через плечо на ряд сараев.

– Тогда придется переплыть. Я не знал об этом канале.

– Приехали на празднование?

– Да.

– В этом клубе не так уж много голых. Это всех встряхнет. Я всецело «за». Вы с чьей стороны?

– На чьей я стороне? А это что, война?

– Еще нет: они пока не в браке.

– Я на стороне Кэтрин.

– Чудесная девушка эта Кэтрин.

– Да. Я люблю ее.

– Удачного плавания. Если повезет, окажемся за одним столом. – Элегантно пошатываясь, он повернулся, чтобы вернуться в клуб.

– Увидимся, – сказал Гарри, вспоминая идиому окончательных клубов[27], в которые его не приняли бы, и пошел дальше, стесняясь своей наготы и горя желанием побыстрее перебраться на другую сторону канала и одеться. Он вошел в топь и камыши с океанской стороны пруда «Джорджики», когда клуб справа от него уже ярко высвечивался в сумерках.

Укрытый от ветра, который и так стих с заходом солнца, он слышал музыку, несшуюся через многочисленные французские окна, открытые на террасы, а когда погрузился в воду, хотя и не теплую, но намного теплее, чем в океане, то обнаружил, что плывет под каденции Коула Портера[28].