Читать книгу - "Обратная сторона радуги - Мария Евдаева"

– Не могу, это не только от меня зависит.

– Ну, попроси хотя бы успокоения.

– Жаль, любовь даже неразделенную обидно терять. Это как единорога убить. А вдруг она больше никогда не повторится…

– Повторится, – уверенно сказал он, – только не скоро, есть один волшебный срок – семнадцать месяцев. За это время утихнет неоправдавшееся чувство. Ну, правда, это люди науки доказали. Да я и на себе проверил.

– Как?

– Когда спустя семнадцать месяцев вдруг отряхнулся от своих переживаний и обнаружил, что давно уже окунулся в новую жизнь, нашел новых друзей и сам стал не то чтобы мудрее, скорее многограннее, а главное сделал то, что, будучи глупым и счастливым, без конца откладывал бы на потом – успокоил неприкаянную душу Христиана. Значит, женщина, не принесшая мне счастья, все же сыграла в моей судьбе определенную роль. И я без иронии ей за это благодарен.

– Она тоже замужем?

– Теперь уже да.

– Неужели приглашала тебя на свадьбу?

Он грустно усмехнулся.

– Классика. Желая искупить вину, можно оказаться особенно жестоким. Но я эту свадьбу провел в самолете рейса Мюнхен – Будапешт. В тот день я, по крайней мере, был уверен, что не столкнусь там с ней.

– Зачем ей быть в твоём самолете?

– Она была стюардессой. С этого все и началось. Ревнивцев подчас называют тяжелыми людьми, это не всегда верно, бесконечно верные партнеры иногда нуждаются в ревнивцах, как в подлинных ценителях жанра. А Хельга не ревновала вовсе, она считала, что заявлять права на живого человека нечестно, и любые отношения, даже самые трогательные, это не более, чем союз двух свободных людей.

– По-моему, это разумно.

– Разумно. Да только разум – самый большой враг любящего сердца. Мной овладело то, что было сильнее здравого смысла. Когда она улетала, советовала мне не скучать и развлекаться, а я понимал, что такое же право она оставляет и за собой, поэтому делался просто одержимым, часами просиживал в одиночестве и злился, а потом учинял ей допросы и обыски. Самое отвратительное – я понимал, что веду себя как идиот, но упрямо продолжал. Нам обоим так и не хватило мудрости поставить себя на место друг друга, и однажды она от всего устала и вышла замуж за пилота. Теперь они гуляют вечерами по Парижу и Стамбулу и получают за это жалованье, а я удрал в Будапешт зализывать раны.

– Значит, мы оба умеем красиво проигрывать.

– Верно. Так что же можно попросить у радуги, поторопись, она бледнеет.

– Того, за чем приехала – лучшую в своей жизни передачу.

– Радуга – самое красивое природное явление, и о нем – невероятные легенды во все времена, но когда в 1611 году архиепископ Антонио Доминис предпринял попытку объяснить естественную природу радуги, которая, разумеется, противоречила священному писанию, он был отлучен от церкви и приговорен к смертной казни, а все его труды были сожжены. Только спустя двадцать пять лет нашелся храбрец, повторивший этот опыт.

– Зная, что капли дождя шарообразны, я попросту наполнил водой стеклянный шар, что позволило представить, как отражается солнечный луч в воде и как после его преломления цвета становятся видимыми.

– Так ли уж это оказалось просто?

– Конечно, нет. Для проведения этого опыта мне, например, пришлось самостоятельно изучить анатомию глаза.

– Ваш опыт потребовал максимального сочетания интеллекта и упорства. Но, тем не менее, выпускник иезуитского колледжа встал на тернистый путь естествознания.

– Религиозное обучение, которое я получал в детстве, никогда не вызывало у меня большого восторга. Закончив колледж, я отправился на военную службу и одновременно стал живо интересоваться науками, в особенности, математикой. Из всех наук она, на мой взгляд, наиболее точна и очевидна.

– Отныне во всех размышлениях о строении мира вы опирались на математику. Описание природы радуги – только малая их часть. Вы действительно считаете, что все мы до такой степени состоим из цифр?

– Мы состоим из цифр намного больше, чем предполагаем. Когда я начал изучать человека, я заметил множество математических закономерностей в строении человеческого тела. Например, изучая упомянутую анатомию глаза, я вычислил, когда именно постоянно происходящее преломление света в дождевой капле становится заметным.

– Именно особое строение глаза позволяет человеку разглядеть цветную дугу под дождем?

– Белый луч света, попадая в каплю воды, всегда преломляется под определенным углом, однако человеческому глазу это заметно, когда наблюдатель в дождь или туман стоит спиной к солнцу. Тогда под углом 42 градуса он может увидеть яркий луч красного цвета, а под углом 40.6 – синего. Одним словом, увидеть радугу.

– Таким образом, два человека стоящие в нескольких шагах друг от друга видят отнюдь не одну и ту же радугу, а результат преломления совсем разных лучей в разных каплях.

– Совершенно верно, радуга у каждого своя.

– В ваш век еще не было приборов для развернутого изучения человеческого тела. Неужели ко всем своим выводам вы пришли исключительно путем размышлений и математических расчетов?

– А как же иначе. Я мыслю, значит, я существую.

– Спасибо вам, Рене Декарт, вы преподали замечательный урок сомнения, как своему поколению, так и потомкам.

В тот вечер мы еще долго и бесцельно бродили по мокрым улицам.

– Два – ноль в твою пользу, Капабланка, – призналась я. – Я дважды в тебе ошиблась, а ты дважды оказался прав.

– Понимаю, сегодня ты решила, что я намерен читать тебе моральную проповедь? – со смехом заметил он. – Ниже падать некуда.

– Да, было такое подозрение.

– Обычно, когда я хочу заняться нравоучениями, прежде стараюсь вспомнить десять ситуаций, в которых когда-то оказался откровенно неправ.

– И находишь?

– Желание поучать отпадает скорее, пока мой рекорд – семь. Так что проповедник из меня вышел бы никудышный.

– И отлично. Виктор Гюго однажды сказал мне: «Преступно до того уходить в божественные законы, чтобы уже не замечать законов человеческих».

– Тебе? – лукаво спросил Клаус. – По моему, он сказал это епископу Мириэлю устами члена национального конвента.

– Маленький профессиональный секрет. Ты слышал о художниках, видящих во сне, как отложенные в подсознание образы воплощаются в картины, остается только, проснувшись, перенести их на холст?

– Значит, что-то подобное бывает и у журналистов?

– За всех не отвечаю, но со мной случается.

Секрет этот кроме меня знали только три человека – дедушка, Шломо и Сандра, и, проговорившись, я невольно закусила губу.

Но и это замешательство от него не ускользнуло. Клаус улыбнулся и сказал: