Читать книгу - "Горькие лимоны - Лоуренс Даррелл"

Не что иное, как забота об осуществлении ее планов (поскольку привести в порядок старый дом это все-таки одно дело, а построить дом с нуля — совсем другое) заставила меня испытать настоящий прилив счастья, когда от-куда ни возьмись объявился вдруг Пирс Хаббард[46], облаченный в шитые золотой нитью джинсы местной работы, темную рубашку и сандалии. Я знал его заочно, у нас была масса общих друзей, но прежде мы никогда не встречались. Со свойственным ему восхитительным умением совершенно не считаться с чужими проблемами (то обстоятельство, что человек с внешностью эстрадной звезды наделен к тому же еще и прекрасной головой и тонким вкусом, казалось в высшей степени несправедливым) он накинулся на меня в тот самый момент, когда я отчаянно сражался с банковским отчетом и, ничего не желая принимать во внимание, настоял на том, чтобы я прямо сейчас ехал с ним в Лапитос знакомиться с Остином Харрисоном[47]. Он прекрасно знал Беллапаис и был близко знаком с Коллисом, с которым его объединяла общая страсть к розам, и я прекрасно помню, как в тот первый день нашего знакомства он взгромоздил на заднее сиденье машины целый лес рассаженных по горшкам колышущихся растений, посредине которого восседал я, чувствуя себя полным идиотом. Пока нас швыряло и мотало на каждом ухабе по дороге в Лапитос, он рассказал мне о своем тамошнем турецком доме, а также историю о том, как их с Харрисоном, за грехи их, угораздило поселиться в Лапитосе и купить себе по старому дому. Будучи архитекторами, оба находились в постоянных разъездах из конца в конец света, и Кипр в этой ситуации оказался удобной промежуточной базой, где всегда можно ненадолго остановиться, и по этой причине имело смысл устроить себе тут проектную студию; а еще это идеальное место для летнего отдыха, добавил он, хитровато покосившись в мою сторону, особенно если отправить куда-нибудь подальше все свое семейство, что он несколько раз и делал.

— А теперь, когда еще и вы сюда перебрались, — подвел он окончательный итог под сказанным, тем самым предлагая мне поделить по-братски здешнее вино и здешние пейзажи, — все вообще будет просто замечательно. Я, правда, не слишком часто здесь бываю, а вот Остин проводит в Лапитосе большую часть года. Я уверен, что вам он сразу понравится, и очень надеюсь, что и вы ему тоже. Он, конечно, настоящий отшельник — но разве можно его за это винить? Разве станет человек забираться в такую глушь, если он любит шумное общество и жить не может без клубных знакомств? Увидите его дом и придете в отчаяние — хотя, может быть, вам и удастся позаимствовать парочку идей. Кстати, я бы на вашем месте углубил фундамент: в дальней части балкона это нужно сделать еще футов на десять вглубь, просто на всякий случай. Вы же не хотите, чтобы в один прекрасный день во время проливного дождя все это сооружение превратилось в кучу жидкой грязи, сделать с которой хоть что-то будет потом уже невозможно — или, скажем, чтобы крыша взяла и сползла на бок в ту самую минуту, как вы с приятелями заберетесь на нее, чтобы посидеть и выпить узо?

— Ну, а дом-то, сам дом вам показался достаточно надежным? — нервически спросил я, хотя и поклялся, что ни под каким предлогом не стану выклянчивать у него бесплатную консультацию.

Пирс рассмеялся.

— Смотря что вы имеете в виду. Любого английского проектировщика, конечно, удар бы хватил прямо на месте. Но надежен этот дом ничуть не меньше, чем у меня самого или у Остина — хотя, конечно, не совсем так: мы здорово их перестроили, когда купили. А как долго вы собираетесь в нем прожить?

И я был доволен этим — пускай неявным — одобрением с его стороны и польщен тем, что он поддержал мой генеральный план.

Но все эти чувства утонули в девятом вале отчаяния и самой черной зависти, когда мы ступили на порог дома Остина Харрисона и застали его владельца, неисправимого романтика, степенно восседающим на берегу собственного пруда с водяными лилиями: казалось, он опробовал метод психоанализа на золотой рыбке. Благородное лицо с тонким чеканным профилем византийского императора; спокойная атлетическая уверенность в каждом движении высокой ладной фигуры. Но стоило заметить живой блеск его глаз и услышать его речь, быструю и резковатую, как общее впечатление начинало меняться. Ты сразу чувствовал себя как дома; и, потягивая спиртное и слушая, что он говорит, я внезапно ощутил, что передо мной герой "Южного ветра"[48]или один из ранних персонажей Хаксли. Он был представителем того забытого мира, в котором стиль являл собой не только и не столько литературный императив, а был наиболее простым и естественным способом войти во вселенную книг, роз, скульптур и пейзажей. И дом был прекрасной иллюстрацией к личности владельца. Харрисон просто купил себе на Кипре старый винный склад или, может быть, конюшню и преобразил в нечто совершенно новое и неожиданное, с такой любовью и с такой и свободой, что получилась гармонично звучащая композиция: длинная сводчатая комната, сплошь заставленная книжными шкафами, из ниш между которыми тихо мерцали иконы; тенистая терраса со стрельчатыми арками, летний домик, поросший лилиями пруд. Все это было отражением главного философского принципа — иллюстрацией того, как должно прожить эту жизнь. Существование на острове для него, также как и для меня, становилось сносным только в том случае, если его разнообразили визиты друзей из внешнего мира, и я с огромной радостью обнаружил, что даже и друзья у нас есть общие, и что едва ли не каждый год они специально приезжают на несколько дней на Кипр только для того, чтобы заехать в Лапитос. Из числа таковых Фрейя Старк[49]и сэр Харри Люк[50]навсегда останутся в моей памяти накрепко связанными с этим местом, потому что у каждого из них нашлось нечто особенное, чем одарить меня и порадовать.