Читать книгу - "Злые ветры дуют в Великий пост - Леонардо Падура"

— Не бери в голову. Просто помоги мне. Для меня это очень важно, правда!.. А что, Тощий уже проснулся?

— Кажется, слушает музыку через наушники. Он вот только что спрашивал, не звонил ли ты… Да, в духовке стоит кастрюля, там для тебя осталось немного риса.

— А ты и вправду для меня как мать родная! — обрадованно воскликнул Конде, поцеловал Хосефину в лоб и взъерошил ей волосы. — Только не забудь про свое агентурное задание!

Конде вошел в комнату друга с тарелкой в одной руке и куском хлеба в другой. Тощий сидел спиной к двери, устремив взгляд на банановую листву за окном, и тихонько подпевал музыке, звучащей в наушниках. Конде попытался узнать мелодию, но не сумел.

Он удобно расположился на кровати Тощего у него за спиной, отправил в рот ложку риса и только после этого пнул ногой по ближнему колесу инвалидного кресла:

— Эй, привет!

— Ты меня совсем забыл! — возмутился Тощий, сняв наушники и медленно разворачивая в сторону Конде кресло, к которому был приговорен пожизненно.

— Не злись, Тощий, я только один день пропустил. Вчера никак не получилось вырваться.

— Позвонил бы хоть. Вижу, что у тебя все идет путем, — вон какие круги под глазами. Ну как — ламбада?

— Пока только танцевали. А теперь смотри сюда! — Конде показал концом ложки на карман рубашки. — Вот она где у меня.

— Рад за тебя, — произнес Карлос без особого восторга, что не ускользнуло от внимания Конде. Очевидно, Тощий опасался, что эта связь лишит его компании друга по вечерам и воскресеньям. А Конде знал, что его друг прав, потому что по сути в их отношениях мало что изменилось: они остались ревнивыми, как не уверенные в себе подростки.

— Не заводись, Тощий, ничего страшного не случилось.

— Я действительно рад за тебя! Тебе нужна нормальная женщина, и дай-то бог, чтобы ты наконец встретил такую.

Конде поставил на пол чистую, будто вымытую, тарелку, а сам повалился на кровать Тощего и стал разглядывать старые афиши на стенах комнаты.

— Думаю, на этот раз срастется. Знаешь, я готов бежать за ней, как собачонка. Ты прав: меня уже не вылечить. Я даже не подозревал, что способен так влюбиться. Но ведь она такая красивая и умная!

— Ну это ты загнул. Красивая и вдобавок умная? Не ври!

— Клянусь твоей матерью! Пусть больше ни разу не оставит для меня ничего в кастрюле, если я вру!

— Тогда почему ты с ней не переспал, объясни на милость?

— Потому что она попросила обождать — слишком, мол, рано…

— Вот видишь, какая же она после этого умная? Сопротивляться страстным атакам такого красивого, выдающегося и сексуально озабоченного типа, как ты? Нет, никакая она не умная.

— Пошел ты к черту, Тощий. Послушай, мне все не дает покоя то, что нам тогда Андрес наговорил. Он, конечно, пьяный был, но прекрасно понимал, что говорит. А сегодня, вот буквально только что, со мной случилась такая вещь…

— Да? Что еще с тобой случилось? — спросил Тощий, сдвигая брови. Раньше, задавая вопрос подобным тоном, он бы принялся дергать ногой, подумал Конде, и рассказал другу о своем разговоре с Хосе Луисом. — Знаешь, что я скажу тебе? — сказал Карлос, сделав короткое порывистое движение вперед, сидя в своей коляске. — Если поставить себя на место того пацана, то его можно понять. Ты забываешь одну штуку: школа иногда бывает похожа на тюрьму и в ней плохо приходится тому, кто болтает лишнее. За длинный язык надо расплачиваться. Самое меньшее — слава стукача обеспечена на всю жизнь. Будь ты в его положении, тоже наверняка молчал бы. Однако фактически этот парень помог тебе, подтвердив своим молчанием: там не все чисто или даже совсем не чисто. Марихуана, шашни директора с той учительницей и бог знает что еще. И молчит он потому, что что-то знает или хотя бы о чем-то догадывается. И вовсе он не циник, Конде, — просто таков закон джунглей. Самое ужасное как раз в том, что существуют джунгли, а в них свой закон… Вот ты, например, все время предаешься воспоминаниям, а ведь, похоже, забыл про скандал под названием Waterpre? Ты ведь знал про то, что творится, но молчал, как и все остальные, и со спокойной совестью сдавал экзамены, заранее зная, какой билет вытянешь. А еще ты забыл, как разворовали половину краски, предназначенной для ремонта, и ее не хватило, чтобы покрасить стены классных комнат, — а ты и об этом знал, но смолчал. А помнишь, каким образом нам доставались переходящие знамена за лучшие результаты на уборке тростника? Просто на сахарном заводе сидел наш человек и приписывал нам чужие результаты. Нет, не помнишь? Какой же ты, на хрен, полицейский после этого? Послушай, приятель, нельзя же всю жизнь тосковать о прошлом! Тоска эта обманчива: ты вспоминаешь только то, что тебе хочется вспоминать, и порой это бывает очень даже полезно, но монета-то почти всегда фальшивая. Однако бог с тобой, похоже, тебя не переделать. Ты никогда не научишься жить настоящим. Пойми, жизнь не такая уж плохая штука, умей ценить то, что у тебя есть, не будь лохом… Послушай, я почти никогда не говорил с тобой об этом… Бывает, задумаюсь о том, что было в Анголе, как сидели, закопавшись в землю, не мылись неделями, жрали только рис с сардинами, спали мордой в пыль, от которой разило сушеной рыбой — у них в Анголе везде воняет сушеной рыбой, — и не понимаю, как мы выживали в таких условиях, но выживали же, как ни странно! Никто от этого не умер, зато мы начинали осознавать, что существует иная жизнь, как бы иная история, не имеющая ничего общего с происходящим вокруг. И поэтому проще было тронуться умом, чем умереть в этих земляных норах, не имея ни малейшего представления, сколько еще времени предстоит проторчать там, ни разу не увидев в лицо своего врага, но зная, что им может оказаться любой житель деревень, через которые мы проходили, — вот что хреново. А еще мы знали, что попали туда, чтобы умереть, поскольку шла война, и единственным выигрышным билетом в этой лотерее был тот, что означал жизнь, — все очень просто и ясно. Там лучше было вообще не вспоминать. Самыми стойкими оказывались те, кто забывал обо всем; нет воды — значит, не надо мыться, и по нескольку дней не умывались, не чистили зубы; могли жрать даже камни, если было чем раздробить; не ждали писем, никогда не говорили о том, погибнем мы или спасемся, просто делали все, чтобы выжить. У меня так не получалось, я там затосковал вроде тебя и все копался в собственной душе: какого хрена сижу в этом дерьме да как меня угораздило, пока не схлопотал пулю, и тогда меня вытащили оттуда. Вот так и достался мне выигрышный билетик… Черт, из-за тебя и я в воспоминания ударился. Понятно, мне не хочется ворошить прошлое, потому что я все потерял, но когда поневоле приходится, как сейчас, то прихожу к однозначным выводам: если Кролик действительно думает, что можно переписать историю, то он дурак; и правильно говорит Андрес: вот я сижу в полной заднице, но тем не менее хочу жить, пока живется, и ты это знаешь. А еще знаешь, что ты для меня — самый близкий друг и нужен мне, но я не такой гад, чтобы удерживать тебя рядом с собой в той же самой заднице. И знаешь также, что бессмысленно всю жизнь жаловаться на весь мир и искать виноватых, включая себя… Может, тот парень и ведет себя цинично, как ты говоришь, однако постарайся понять его. Короче, раскрой это дело, разберись с тем, что происходит в Пре; в общем, выполняй свою работу, хоть тебя с души воротит от всякого дерьма. А после трахни Карину, влюбись, если не можешь иначе, получай удовольствие, радуйся и балдей. А окажешься в заднице — прими удар и продолжай жить просто потому, что жить надо. Так или нет?