Читать книгу - "Немой пианист - Паола Каприоло"

У одних хватает сил бороться, у других — нет. Одни продолжают барахтаться, пытаясь удержаться на плаву, в течение многих лет и не оставляют надежды рано или поздно попасть на большую сцену, а другие отрекаются от искусства, опускают руки, пригревшись в каком-нибудь тепленьком местечке с надежным заработком, и ставят крест на музыкальной карьере. Ваш покорный слуга, например, именно так и поступил: после недолгих колебаний связал свою судьбу с перспективной должностью банковского кассира, и это позволило ему, по крайней мере, жениться, взять ссуду, обзавестись разумным количеством детей и с относительным спокойствием на душе ждать выхода на пенсию. Что же до фортепьяно, то я могу всегда поиграть вечерами или в воскресенье и порадовать свое славное семейство музыкой высокой пробы.

Я не жалуюсь, с чего бы я стал это делать? Юношеские мечты имеют мало общего с жизнью — рано или поздно практически всем приходится понять это. А вот наш пианист, судя по всему, думает иначе. Он не из тех, кто складывает оружие, нет, он не готов смириться с участью заурядного чиновника и зажить серой, бесцветной жизнью; но ему также не по душе продираться сквозь тернии, он не хочет, вооружившись терпением и скромностью, следовать по минному, сложному пути, который может привести безвестного музыканта к славе. Он парень не промах, вот и начал вынашивать замысел: бессонными ночами (так и вижу его в эти мгновенья!) он ломал голову над тем, как выделиться из безликой толпы своих собратьев и одним стремительным прыжком оказаться на вершине успеха. Без гроша за душой, без полезных знакомств, рассчитывая только на собственную хитрость и изворотливость… Затея трудно осуществимая, однако он на удивление блестяще справился с поставленной задачей, его вдруг осенило, в голову пришла гениальная мысль — и родился персонаж по прозвищу Немой Пианист. А ведь он и в самом деле гений, тот мальчонка, если не в музыке, то хотя бы в искусстве саморекламы, и нам, обыкновенным смертным, не остается ничего другого, как снять шляпу перед изобретателем, браво.

И вот наш герой покупает подержанный фрак, предусмотрительно отпарывает этикетку с названием фирмы, чтобы напустить побольше таинственности и заодно замести следы, уничтожить улики, которые позволили бы опознать его. Разумеется, то же самое он проделывает с ботинками, нарочно выбрав самые худые и стоптанные. К этому колоритному наряду подыскивается пляж, расположенный — подумать только! — неподалеку от психиатрической клиники (одного этого совпадения достаточно, чтобы у проницательных и менее сердобольных людей закралось подозрение), он ложится на песок и ждет, пока его заметят. Теперь все разворачивается в точном соответствии со сценарием. Его приносят в больницу, где он разыгрывает отрепетированную сцену, прикидываясь немым; тут, конечно, и растерянность, смятение, безумные вытаращенные глаза, потом его коронный номер — трюк с нарисованным на листке бумаги фортепьяно, эффект потрясающий. Вполне вероятно, он каким-то образом пронюхал, что в зимнем саду есть старый «Стейнвей», а может, мальчишке просто повезло, удача улыбнулась ему и предоставила в распоряжение инструмент, чтобы он мог продемонстрировать свои способности. В общем, есть все необходимые составляющие: парень не говорит (или притворяется немым), зато божественно играет на рояле (но, возможно, так просто кажется не слишком искушенным слушателям); неудивительно, что его окрестили Немым Пианистом и превратили в газетную сенсацию — это напрашивается само собой, и пресса всей страны без колебаний раздувает ту историю до невероятных, комичных размеров.

От него вовсе не требуется особого дарования. Не исключено, что он талантлив, хотя может оказаться и посредственностью; замечу лишь, что никто до сих пор не додумался спросить мнение профессионала об игре этого юнца, которому поют дифирамбы. Ясно одно: о его исполнении судят понаслышке, вдохновившись словами какого-то врача, обомлевшего от музыки и, наверное, ни разу в жизни не переступившего порог концертного зала, — он почитает за чудо даже чисто сыгранную гамму. Но в сущности, разве все это имеет значение? Мастерство, подлинный талант ценятся обыкновенными смертными, а Немой Пианист, живой феномен, вправе ими пренебречь, ведь он греется в лучах славы, и никто теперь не станет оспаривать законность его притязаний на успех, весь свет верит в его исключительность, в его уникальные возможности даже при отсутствии доказательств. Если б меня в свое время озарила подобная мысль, сейчас я играл бы в Лондоне, Милане, Зальцбурге, а может, и в Нью-Йорке, я почивал бы на лаврах и меня бы боготворили в лучших театрах мира — но вместо этого я дни напролет изнываю от тоски за окошком кассы, чтобы крошечными частями выплачивать кредит.

Ну да, вот такое славное будущее его ждет, об этом нетрудно догадаться, если снять с глаз пелену наивности и посмотреть в корень. Готов держать пари, насколько это позволяет мое скромное жалованье, что вскоре Пианист заживет припеваючи. Я не имею в виду, что к нему вернется речь, это было бы против законов жанра и совсем не в его пользу, ведь в таком случае распадется образ, над которым наш ловкач трудился не один месяц, и вся работа пойдет насмарку. Иными словами, он останется немым, как и предписано сценарием, однако в конце концов сможет покинуть больницу и вкушать плоды славы — то будут плоды сочные, изобильные, мировой успех, какого не знал еще ни один солист. Перед ним распахнутся двери всех концертных залов, у него аж глаза начнут разбегаться; вероятно, его потянет туда, где больше заплатят, — что ж, разумеется, бедный мальчик столько выстрадал (но что за беды обрушились на него? неизвестно!), ему позволительно и о деньгах подумать. И в день, когда он выйдет из своих роскошных апартаментов в «Клериджсе», или «Крийоне», или «Вальдорф Астории» и усядется на благословенный табурет, все телеканалы будут транслировать концерт напрямую, а избранная публика жадно проглотит, до последней ноты, сонаты Бетховена, Листа, Шопена или любую другую музыку, которую он соблаговолит включить в программу вечера, — проглотит охотно, со слезами на глазах, им ведь выпало редкое счастье чествовать своего любимца.

Это непременно произойдет, повторяю, поскольку так уж устроен мир, и тот, у кого хватит смекалки понять это, никогда не упустит своего и поймает удачу за хвост. И все же мои слова не следует воспринимать как предостережение: зачем прислушиваться к ним, если заблуждаться гораздо приятнее и выгоднее? Я уже представляю, как мое письмо скомкают и в негодовании швырнут в мусорную корзину, даже не передав на рассмотрение следственным органам, — в конечном счете это резонно, у вас нет оснований верить мне. Но в тот день, когда Немой Пианист усядется за рояль и на него уставятся все телекамеры мира, пусть поостережется: одно из мест в первом ряду займу я, нанеся удар по своим скромным сбережениям покупкой этого билета; я буду внимательно следить за ним и весь обращусь в слух, в любую минуту готовый разоблачить его, если он совершит малейшую оплошность, сделает один-единственный неверный шаг.