Читать книгу - "Книга - Алекс Тарн"

Тогда он слезал передохнуть, предварительно отдышавшись у входа и спустив вниз мешки с мусором. Содержимое мешков Клим просеивал снаружи, не обнаруживая при этом ничего. Ничего. Так прошла неделя, за ней вторая. Все это время Клим жил, как в тумане. Отработав день в Компании, он возвращался в Михмас и одалживал у Амита старый грузовичок — будто бы для дополнительной халтуры у археологов. К археологам он действительно приезжал, но долго там не задерживался: оставлял машину и пешком отправлялся вверх по Вади Кумран, к пещере.

Путь был нелегок, особенно в темноте. Поначалу Климу сильно помогала луна: шла третья неделя зимнего месяца кислев, так что лунный диск едва только пошел на ущерб. В его серебряном свете пустыня выглядела иной — более мягкой, менее угрожающей. Это чувствовал не один Клим: на выжженные склоны выползала, выскакивала, осторожно высовывалась из нор чуткая ночная жизнь — мелкие грызуны, змеи, горные лани, дикие козы. Предметы меняли очертания, расстояния прятались в тень; мир словно обретал новое, четвертое измерение, так что приходилось привыкать к нему по дороге — дороге настолько долгой, что на собственно работу в пещере оставалось совсем немного времени.

Ну и что? В глубине души Клим даже радовался этому. Тщательная очистка, которую он производил — горсть за горстью, пылинка к пылинке — не имела никакого практического смысла. Волшебная шкатулка была пуста. Он знал это уже после самого первого поверхностного осмотра, когда луч фонаря высветил ровное пространство пола, гладкую нетронутость стен, низкий потолок… и никакого следа человеческого присутствия. Кумранские переписчики прятали свои свитки в пещерах, но не закапывали их, а просто обертывали для сохранности мягкой льняной тканью и помещали в глиняные горшки с широким горлом и тщательно притертой крышкой. Отсутствие горшков в климовой пещере говорило само за себя.

И тем не менее Клим продолжал свой бессмысленный удушливый труд, более похожий на служение, где длительные лунные прогулки перемежались ночным скалолазаньем и удушливым галлюциногенным копошением в ядовитой пыли. Он просто копал, пока копается, отгоняя от себя логичный вопрос: что делать потом, когда закончится мусор?

Впрочем, кислев закончился раньше, а вместе с ним иссякла и луна, истончившись на глазах, превратившись в кривую полоску, узкую, как лаз в климову пещеру. Это вынудило Клима сделать перерыв дней на десять, в продолжение которых он не находил себе места. В Михмасе праздновали Хануку; девятирогий светильник у ворот ежевечерне прирастал новым огоньком, а климова нетерпеливая тоска — новыми силами. Зато луна тоже прирастала, поправлялась, набирала вес. Возможно, Клим вернулся к своей работе несколько раньше, чем следовало: ночи стояли еще темные, и существовала немалая опасность, что он переломает себе ноги по дороге через пустыню или сорвется со стенки.

Но все обошлось. Он по-прежнему просеивал мусор, смешанный с мышиными экскрементами — мешок за мешком, мешок за мешком. Мелкая пыль улетала по ветру, как дни, как силы, как надежды, а в сите оставалось дерьмо. Одно лишь дерьмо.

— Как это похоже на твою дурацкую жизнь, Клим, — говорил он себе без тени горечи, просто констатируя факт. — Как похоже!

И вот, наконец, настал день, когда он выполз из щели с очередным мешком, спустил его вниз, отдышался, стряхнул с себя привычные глюки и только тогда осознал, что этот мешок — последний. Работа закончилась. Что дальше? Он еще немного полежал на краю лаза, всей грудью вдыхая холодный воздух зимней иудейской ночи. Декабрь. Какое сегодня число? — Клим затруднился с ответом. Болезненная зацикленность на пещере и связанная с этим зависимость от луны как-то незаметно выбила его из обычного календаря. Секундочку, сейчас посчитаем… так… вчера была суббота, и та памятная прогулка с Наджедом тоже пришлась на выходной… что же это выходит? Он сложил, вычел, умножил… не поверил, снова пересчитал… Не оставалось сомнений: тридцать первое декабря, Новый Год.

Клим подтянул руку с часами поближе к глазам, повернул циферблат к луне: до полуночи оставалось минут двадцать. Это здесь… а там, в Питере, где на час вперед, уже давно, небось, покончили с шампанским и теперь глушат почем зря водку, а раскрасневшаяся хозяйка интересуется, подавать ли горячее. А в углу перемигивается гирляндами елка, в приоткрытую балконную дверь тянет холодом и сигаретным дымом — там разгоряченные мужчины в одних рубашках курят свои первые в этом году сигареты, в телевизоре поет попса и паясничают юмористы и над всем этим стоит запах, который не спутать ни с чем — запах Праздника, запах Нового Года, запах хвои, снега, вареной картошки, конфетти, селедки под шубой и сладковатого хлопушечного дыма… запах счастья и детства.

Он попытался втянуть ноздрями воздух и не смог: нос был плотно, до самой гортани, забит проклятой пылью, а вонь мышиного дерьма, казалось, уже не отпустит его до скончания дней. Клим поерзал, чтобы устроиться поудобнее и в то же время видеть минутную стрелку — крохотную волосинку, соединяющую его сейчас с прошлым миром… хотя, прошлым ли? Кто ты есть без всего этого, ты, искатель несуществующего, безумный охотник за миражами? Ты думаешь, что просеивал ненужную пыль? А что, если это был золотой песок? С чем ты остался? С кем?..

— На часах у нас двенадцать без пяти… — фальшиво пропел он, прижимаясь грудью к ребристой поверхости скалы. — Новый Году уже, навер…

Голос сорвался. Клим проглотил комок… отвратительного, надо сказать, вкуса. Стрелка расплывалась, на часовое стекло упала капля. Если сейчас чуть-чуть сдвинуться вперед, головой вниз… вот так… и потихонечку сползти, сползти… как тогда, на питерской крыше, когда Севка ухватил его в самый последний момент за ворот телогрейки… а тут — фиг ему, не ухватит…

Внизу на площадку, важно ступая сильными ногами, вышел круторогий горный козел в сопровождении трех самок, постоял, вслушиваясь в ночь и принюхиваясь к враждебному, невесть откуда идущему запаху человека, определил в качестве его источника безвредный мешок и медленно двинулся дальше, ведя за собой свой небольшой, легкомысленный и очень грациозный гарем. Клим перевел дыхание и подтянулся повыше. Ты это брось, слышишь? Падать тут, животных пугать… не один ты на этой земле, вот что… ответственней надо быть, парень, ответственней…

Эк тебя прихватило… Клим покрутил головой: он даже не представлял себе, что так много ставил на эту дурацкую пещеру. Уж больно невинно это начиналось, как на лесной опушке, где стоишь себе и прикидываешь: войти в лес или не войти?.. и, если войти, то зачем? В поле светло и безопасно, друзья играют в волейбол, и некоторое однообразие ландшафта вполне компенсируется живописными кустиками, где всегда можно уединиться или наоборот, спариться… чего же еще надо? Грибов? А консервы на что? И водки навалом… куда ж тебя, дурака, тянет? Глянь, разумные люди сюда даже не приближаются.

А с другой стороны, отчего бы не войти? Совсем ненамного, крохотный шажок и сразу обратно… вот только за то дерево загляну… — За какое, за то? Что ж ты дальше-то пошел, зачем? — А отчего бы не пойти? Вон оно, поле, светлеет за деревьями, и смех слышен, будто рядом… всегда ведь можно вернуться, правда? Всегда ведь можно, если что…