Читать книгу - "Танец падающих звезд - Мириам Дубини"

Шагалыч выгнул вперед грудь и опустил голову, впившись пальцами в руль.

— Рычать тоже можно. Но можно и не рычать. Это уж как хочешь. Главное — кошачья поза. Поэтому я и назвал его «Прыжок ягуара».

— М-м-м, — повторил Ансельмо, сняв педаль и положив ее на пол.

— И приземляться тоже надо как кошка. Ты видел, как приземляются кошки?

— М-м-м.

— Сначала они вытягивают лапы, а потом сворачиваются клубком. При приземлении это гасит скорость как амортизатор.

— М-м-м.

— Вот свернуться у меня и не получилось. Я вообще не смог пригасить! Упал прямой, как столб. Бамц! У меня до сих пор ноги ломит.

— М-м-м.

Шагалыч обиженно скрестил руки на груди. Было очевидно, что его друга больше интересует сцепление этой старой развалюхи «Чинелли», чем героические подвиги Ягуара из Корвиале.

— Что с тобой? Всю ночь спал в ящике комода?

— М-м-м.

— Эй! — не выдержал Шагалыч.

— Что?

— Как «что»?! Твой лучший друг мог остаться калекой на всю жизнь, а ты только мычишь «м-м» да «м-м». Как вол какой.

— Я работаю.

— Прекрасный предлог. А вообще — совсем не прекрасный. Скорее даже банальный.

— Не всем же быть оригинальными художниками.

Ответ был резким. Из тех, после которых нечего добавить. Но Шагалыч не обратил на него никакого внимания. Он никогда не обращал внимания на такие мелочи.

— Да, верно, кто-то ведь должен чинить велосипеды. Посмотришь, что с ним можно сделать?

Шагалыч подкатил велосипед ближе к Ансельмо и стал ждать, что тот скажет. Ансельмо оценил причиненный ущерб:

— Придется потрудиться.

— Так давай сразу и приступим.

— Сначала я должен этот закончить.

— Сначала ты должен мне сказать, почему у тебя такое помятое лицо.

Понятно. Выкручиваться бесполезно.

— Я и Грета… Мы… Она не хочет понять… Она не знает… — Ансельмо сделал глубокий вдох. — Она ушла.

— Что значит «ушла»?

— Села на велосипед и уехала. И не звонит. Со вчерашнего вечера.

— Вы поссорились?

Ансельмо покачал головой, что должно было означать «нет».

— А что тогда?

— Ладно, оставь, это слишком сложно.

— Ты сегодня специально говоришь одни гадости и банальности?

— Я просто спал в ящике комода.

Друзья рассмеялись.

— Слушай, может, это можно поправить?

— Велосипед?

— Ага, велосипед! Я про Грету!

— Не думаю.

— Почему? Ты только и делаешь, что все здесь чинишь. У тебя дар.

Правильно, все дело в его даре. И этот дар не имел ничего общего ни с ремонтом, ни с мастерской. Его глаза могли читать ветер, но когда рядом была Грета, он не видел ничего, кроме нее. И небо перестало с ним разговаривать. Ему надо было выбирать. Между ней и небом. Он выбрал небо.

— И правильно сделала, что ушла, — выговорил Ансельмо и почувствовал, как у него сжалось горло и слова потонули в волне грусти.

— Я так не думаю, Ханс. Я совсем так не думаю.

У Ханса не было ни малейшего желания слушать продолжение монолога, но Шагалыч не обратил на это внимания. В очередной раз.

— Да вы же не видели друг друга вместе! Вы такие… красивые!

И художник нарисовал руками круг — как будто все красивое должно иметь именно такую форму.

Ансельмо отвел смущенный взгляд, и его голубые глаза принялись блуждать по кривому колесу велосипеда, покореженного Шагалычем.

— Похоже на… сердце.

Шагалыч улыбнулся. И вправду сердце. С кривыми спицами. Он взял английский ключ и протянул Ансельмо:

— Значит, с него и начнем.