Читать книгу - "Психопат-тест - Джон Ронсон"

Невропатолог в этом кабинете пытался выяснить, почему мозг пилота отказался замечать круг во время первого полета. Ведь он был там и раньше, его сделали накануне ночью художники-концептуалисты из группы «Сатана».

В третьем кабинете я увидел женщину, у которой на полке лежала книга «Маленькая мисс Умница». Дама показалась мне жизнерадостной, веселой и очень симпатичной.

— Кто это? — спросил я у Джеймса.

— Эсси Вайдинг, — ответил он.

— И что она исследует?

— Психопатов, — сказал Джеймс.

Я заглянул в кабинет к Эсси. Она заметила нас, улыбнулась и помахала нам рукой.

— Должно быть, это опасно, — заметил я.

— О ней рассказывают одну историю, — произнес Джеймс. — Как-то она беседовала с психопатом. Эсси продемонстрировала ему фотографию чьего-то испуганного лица и попросила определить эмоции того человека. Психопат ответил, что не знает, что такое эмоция, но добавил: именно такое выражение появлялось перед смертью на лицах тех людей, которых он убивал.

Я проследовал дальше по коридору. Потом вдруг остановился и обернулся на кабинет Эсси Вайдинг. До того момента меня не слишком интересовали психопаты, и я подумал: возможно, мне стоит познакомиться с одним из них. Мне показался чрезвычайно интересным тот факт, что существуют люди, психическое состояние которых — по крайней мере, по словам Джеймса, — делает их настолько страшными, что они начинают походить на какое-нибудь злобное инопланетное существо из фантастического фильма. У меня в памяти сохранились смутные воспоминания о рассуждениях каких-то психологов относительно того, что психопаты численно преобладают на самом верху социальной лестницы, в мире крупного бизнеса и политики — там, где патологический недостаток эмпатии воспринимается скорее как достоинство. На самом ли деле это так? Эсси помахала мне рукой. Нет, решил я, окунаться в мир психопатов слишком рискованно, тем более для меня, страдающего от частых депрессий. Я помахал Эсси в ответ и отправился дальше.

Здание Центра нейровизуализации Лондонского университета, где работала Дебора, находилось прямо за углом, на Куин-сквер. Оно было оборудовано клетками Фарадея и томографами, за которыми трудились идиотического вида ребята в майках, словно срисованные с комиксов. Благодаря их нелепому облику даже суперсовременные устройства вокруг становились менее устрашающими.

«Наша цель заключается в том, — говорилось на веб-сайте центра, — чтобы понять, как мысль и восприятие рождаются из работы мозга и как в названных процессах возникают сбои при неврологических и психиатрических заболеваниях».

Мы подошли к почтовому ящику Деборы. Я внимательно его осмотрел и какое-то время стоял, задумчиво кивая головой. Дебора кивала мне в ответ. Мы смотрели друг на друга.

Настал момент рассказать ей, зачем я решил проникнуть к ним на кафедру. Дело было в том, что уровень невротического напряжения у меня в последние месяцы просто зашкаливал. Ни о какой нормальной жизни говорить не приходилось. Нормальные люди не пребывают в почти постоянном состоянии паники. Нормальные люди не чувствуют себя так, словно изнутри их пытается убить током живущий в утробе младенец, вооруженный миниатюрным электрошокером. У нормальных людей не возникает ощущения, будто в них время от времени тычут электрическим стрекалом. Поэтому план, который я целый день с самого момента нашей встречи в кафе держал в голове, сводился к тому, чтобы направить беседу на мою измученную психику и, возможно, получить от Деборы помощь. Но она все еще была преисполнена восторга по поводу того, что я так легко согласился раскрыть загадку «Бытия или Ничто», и у меня не хватило духу упомянуть о своей маленькой проблеме из опасения испортить ей настроение.

И вот теперь я понял, что наступила решающая минута: другого шанса у меня не будет. Дебора видела, что я пристально смотрю на нее и явно намерен сказать нечто важное.

— Итак… — начала она.

Наступила короткая пауза. Я смотрел на Дебору.

— Хорошо. Сообщу вам, как у меня продвигаются дела, — наконец произнес я.

Тесный самолет компании «Райанэр», выполнявший утренний шестичасовой рейс на Гётеборг, был забит до отказа и вызывал тяжелое клаустрофобическое чувство. Я попытался засунуть руку в карман брюк, чтобы достать блокнот и записать план ближайших действий, но нога безнадежно застряла под откидным столиком, заваленным остатками завтрака. Тем не менее мне необходимо было спланировать свое поведение в Гётеборге, а для этого требовался блокнот. Память у меня уже совсем не та, какой была когда-то. Теперь я частенько выхожу из дома с решительным видом, но спустя какое-то время замедляю шаг, а потом останавливаюсь в полной растерянности. В подобные мгновения у меня в мозгу все покрывается каким-то туманом и перепутывается. Когда-нибудь я так же, как и мой отец, лишусь памяти, и тогда мне уже будет не до книг. Да уж, ничего не поделаешь, надо копить на черный день…

Я попытался протянуть руку, чтобы почесать ногу. И не смог. Она застряла. Она застряла, черт подери! Она, черт подери …

— И-и!.. — вскрикнул я совершенно непроизвольно. Нога дернулась, ударив по столику. Мой сосед с ужасом взглянул на меня. Но я ведь просто издал вопль, причем издал его случайно. Я уставился прямо перед собой, на моем лице застыло выражение легкого испуга, смешанного с изумлением. Даже не подозревал, что внутри у меня обитают такие странные безумные звуки…

В Гётеборге я уже имел «нить» — имя и рабочий адрес человека, который мог располагать сведениями о «Джо К». Звали его Петер Нордлунд. Хотя ни в одной из посылок, отправленных ученым, не было никаких намеков на ее источник — то есть имен возможных авторов и отправителей, — однако глубоко в архивах шведской библиотеки мне удалось отыскать упоминание о «Петере Нордлунде» как о переводчике на английский язык «Бытия или Ничто». Поиск в Интернете не дал больше никаких результатов — только адрес компании в Гётеборге, с которой он был как-то связан. Если, как подозревали многие из получателей посылок, за этой дорогой таинственной кампанией, устроенной непонятно ради каких целей (религиозная пропаганда? скрытый маркетинг? охота за талантами?), стояла некая группа, то Петер Нордлунд оставался единственной ниточкой, с помощью которой я мог надеяться распутать клубок. Однако я не стал извещать его о своем приезде, опасаясь, что он скроется или сообщит о моем прибытии представителям той тайной организации, которая стоит за «Бытием или Ничто». А они, возможно, сумеют каким-то способом мне помешать. Как бы то ни было, я полагал, что самым правильным будет явиться к Петеру Нордлунду без приглашения. И решил рискнуть. Но все мое путешествие было одним сплошным риском. Ведь часто переводчики живут и работают на большом расстоянии от своих заказчиков, и Петер Нордлунд мог вообще ничего не знать.

Некоторые из получателей посылки считали, что «Бытие или Ничто» представляет собой головоломку, которая не может быть правильно расшифрована, потому что она не полна. И после недельного знакомства с книгой я вынужден был с этим согласиться. Каждая страница представляла собой загадку, разгадать которую казалось невозможным.