Читать книгу - "Анатомия страха - Хосе Антонио Марина"

Итак, при всем разнообразии наши страхи следуют единой схеме, у них общий сценарий, одинаковый plot[9], как сказали бы англоязычные психологи. То есть некий раздражитель воспринимается как угрожающий и опасный, вызывая неприятное чувство тревоги, беспокойства, напряженности, а оно в свою очередь порождает желание спасаться, бежать. У животных страхи неизменно следуют одному сценарию, а вот у людей понятие раздражителя значительно сложнее и разнообразнее. Мы способны впадать в панику по любому поводу, а потому нужно подробнее исследовать динамику этого всепроникающего и заразного явления. Нет, точнее было бы сказать, „разрушительного“, ибо все, что внушает страх, неизменно влечет за собой разрушения: портит отношения и чувства, ухудшает дела, подтачивает целостность нашего „я“. Вот почему страх распространяется, точно болезнь. Если за нами гонится бешеный пес, раздражитель налицо и не требует дополнительного анализа. Причина испуга проста и очевидна. Но вот когда Рильке рассказывает нам историю блудного сына и объясняет ее страхом огорчить окружающих своей любовью, мотив представляется менее очевидным и более пугающим. Вот послушайте: „Меня трудно убедить, будто история Блудного сына — не повесть о ком-то, кто не хотел быть любимым“. Главный герой бежит из отчего дома, где все, даже собаки, обожали его, поскольку ему невыносима мысль о боли, которую он может причинить тем, кто, любя, напрасно ждет от него ответного чувства. „И только много позже ему откроется, как истово хотел он никого не любить, чтобы никого не ставить в страшное положение любимого“[10]. Поэтому Рильке считал, что идеальная любовь ничего не требует и ничего не ждет — таким было чувство Марии Алькофорадо, португальской монахини, влюбленной в человека, который ее презирал. Нечто подобное Кафка писал Милене летом 1920 года: „Конечно, жить вместе с родителями — это очень плохо, причем плохо тут не только проживание бок о бок, но и вся жизнь, само погружение в этот круг доброты и любви (ах да, ты не знаешь моего письма к отцу), трепыхание мухи на липучке“[11]. Для обоих писателей стать объектом любви означает оказаться в смертельной ловушке, поскольку любовь, предъявляя свои требования, порабощает. Симону де Бовуар возмущало, что Сартр оставляет в ресторанах слишком щедрые чаевые. „Просто я хочу, чтобы официанты были обо мне хорошего мнения“, — оправдывался Сартр. „Но ведь ты никогда в жизни их больше не увидишь!“ — с раздражением отвечала его благоразумная спутница. Напрасные возражения: поведением Сартра управляли некие сокровенные мотивы. „Я“ капитулирует перед непостижимым“, — писал Рильке. И происхождение наших страхов зачастую непостижимо. „Письмо к отцу“ Кафки, который будет сопровождать нас на страницах этой книги, начинается пронзительными словами:

Ты недавно спросил меня, почему я утверждаю, что боюсь Тебя. Как обычно, я ничего не смог Тебе ответить отчасти именно из страха перед Тобой, отчасти потому, что для объяснения этого страха требуется слишком много подробностей, чтобы можно было привести их в разговоре. Объем материала намного превосходит возможности моей памяти и моего рассудка[12].

Именно восхищение маленького Кафки своим отцом наделяло того сокрушительной мощью:

Я все время испытывал стыд: мне было стыдно и тогда, когда я выполнял Твои приказы, ибо они касались только меня; мне было стыдно и тогда, когда я упрямился, ибо как я смел упрямиться по отношению к Тебе, или был не в состоянии выполнить их, потому что не обладал, например, ни Твоей силой, ни Твоим аппетитом, ни Твоей ловкостью — это, конечно, вызывало у меня наибольший стыд. Так складывались не мысли, но чувства ребенка.

Хочу предупредить читателя, что нам предстоят прогулки по тайным галереям, путешествие по бурным водам человеческой души, и если я окажусь достаточно опытным проводником, то в определенные моменты смогу пробудить в вас страх или жалость.