Читать книгу - "Политолог - Александр Проханов"

Внезапно сквозь стенку охраны прорвалась женщина, немолодая, черноволосая, с комсомольской стрижкой двадцатых годов, в поношенном френче, сплошь увешанном значками, медалями, эмблемами спортивных обществ, знаками давно забытых юбилеев. Истерично кинулась к Дышлову, хватая его за руки:

— Товарищ Дышлов, держись!.. Не дай себя сломить!.. — припадала к рукам Дышлова, целовала, словно это был священник. Дышлов смущался, но не убирал рук, подставляя их под губы обожательницы. Охрана отрывала женщину от лидера, оттесняла за цепь дружинников, а та продолжала издалека кланяться Дышлову, посылала воздушные поцелуи.

Колонна колыхнулась, пошла. Зашумела флагами, зашаркала тысячами ног, взрываясь музыкой маршей и мегафонных призывов. Стрижайло чувствовал таинственные, происходящие в толпе перемены. Демонстрация уже не напоминала погребальную процессию, провожающую в последний путь катафалк. В ней появилась истовость, напряженное ожидание, страсть. Это был крестный ход с красными хоругвями, с иконами большевистских вождей, с письменами священного «красного завета». Шествовало впереди духовенство, вымаливая благодать у «красного божества». Шагали изнуренные мученики в веригах прожитых лет и перенесенных страданий. Бесчисленные прихожане катакомбной «красной церкви», гонимой и попираемой, вышли из своих подземелий, вели по Москве крестный ход, совершая религиозное таинство. Славили отцов и святителей «красной церкви», превозносили ее святомучеников. Праздновали «красное» Успение и Вознесение, «красную» Пасху и Рождество, веруя, что состоится Коммунистическое Второе Пришествие, что после всех избиений и богоборств возродится, исполненная красоты и цветения, «красная» церковь, воспрянет Советский Союз, молитва их будет услышана.

Стрижайло чувствовал мистический, религиозный характер шествия. Его будущая стратегия учтет незабытый народом «Символ красной веры», стремление в обетованную землю — Советский Союз. Дышлов был не политический лидер, не коммунистический вождь, а Моисей, ведущий свой «красный народ» из египетского плена по знойной пустыне в землю чистых рек и душистых плодов.

— Понагнали войска, боятся, — произнес один из высоких парней, у которого над черной повязкой недобро хмурились брови и блестели глаза.

По мере приближения к центру все больше на тротуарах скапливалось милиционеров. Стояли цепи солдат внутренних войск в касках, с резиновыми дубинками. Расхаживали группки штатских, поднося к губам миниатюрные радиостанции. Поодаль виднелись военные грузовики с войсками, серые автобусы с бойцами ОМОНа.

— Боятся, костоломы, народного гнева, — сказал вышагивающий долгоногий мужчина, играя желваками так, словно вид резиновых дубин и омоновских шлемов вызывал у него незабытую боль и ненависть, быть может, со времен расстрела Парламента и баррикадных боев.

Стрижайло испытал приближение опасности. Его упитанное, ухоженное тело сквозь тонкую материю изысканных одежд ощутило железо касок, тугие набалдашники резиновых дубин, скобы и бамперы военных грузовиков. Войска изготовились не для защиты, а для нападения. Агенты ФСБ передавали по рациям сведения о таинственном ковчеге, потаенном ларце, что двигался вместе с толпой, сберегаемый, как драгоценные мощи, как частицы «красного креста». В этом ларце хранились загадочные кристаллы рубинового цвета, крупицы волшебного метеорита, прилетевшего на землю из неведомых глубин мироздания и упавшего среди русских равнин. В месте падения возник СССР, волны удара побежали по миру, закрашивая континенты и страны в рубиновый цвет. Теперь, после краха коммунизма, ковчег с кристаллами оставался хранилищем «красного смысла». Кристаллик упадет в малый ручей, растворится, как марганцовка. Окрасит в багряный цвет озера и реки, океанские и морские пучины, и коммунизм возродится.

Стрижайло испытал метафизический трепет, убежденность в существовании ковчега. Быть может, его нес на груди, под набором колодок, хромой генерал. Или ларец таился под кожаной курткой активиста с зачехленным лицом. Или скрывался в нищенской суме болезненного знаменосца. Агенты ФСБ были не в силах его обнаружить. Сейчас раздастся команда, войска нападут на толпу, начнется кровавая бойня, повторяя библейскую резню, когда воины Ирода искали святого младенца, учиняя избиение детей. С окровавленного тела сорвут кипарисовую шкатулку, погрузят в машину с мигалкой, помчат на Лубянку.

Стрижайло прогнал наваждение, оглядываясь на конных милиционеров, гарцевавших на холеных лошадях.

Из каменной теснины, над которой трепетала неоновая бабочка и затейливая надпись: «Эльдорадо», демонстрация, как лава из кратера, вылилась на Каменный мост. Мощно, неотвратимо втекала на вершину моста, откуда вдруг открылся розовый восхитительный Кремль, блеск реки, огромный, как гора с золотой вершиной, Храм Христа, просторная сияющая голубизна, под которой переливалась Москва, нежно зеленели деревья, плыли белые корабли, текла, шевелилась, колыхала бессчетными красными флагами толпа.

— Гляньте, сколько нас!.. Силища!.. — болезненный знаменосец оглянулся, озирая валивший на мост людской поток, хвост которого еще невидимо извивался по Якиманке, а голова вознеслась над рекой и приблизилась к розовым башням и звездам. И казалось, синеватые пятна болезни, сошли с его восхищенного лица.

Стрижайло обернулся, погружая взор в скопище флагов, транспарантов, портретов, изумляясь этому неиссякающему людскому потоку. Вдруг испытал свою с ним общность, счастливо ощутил свою связь с этой народной толпой, в которую из небес, из весенних сияющих далей, с золотых куполов и рубиновых звезд дунула незримая сила, прянула свежая энергия жизни. Ярче закраснели стяги, преобразились и помолодели лица, исполнились радостью сердца. Толпа увеличилась, заливала улицы, площади, набережную, словно вся Москва вышла из своих домов, вливалась в демонстрацию.

— Нас не победить никогда! — бодро произнес генерал, выпрямляя согбенную спину, пружиня шаг, словно чудодейственно исцелился от хромоты, и лампас его при каждом шаге пылал, как алая струя.

Молодой активист в черной куртке опустил черную, клиновидную повязку, и стало видно его свежее, красивое, наивно-радостное лицо, обращенное к Кремлю. Казалось, он шепчет какие-то восторженные, нежные слова.

Стрижайло чувствовал эту мистическую энергию, преобразившую толпу. Так солнечный свет проникает в холодную древесную почку, и она разбухает и лопается. Так сухое зерно падает в теплую влагу, умягчается и пускается в рост. Так дрожжи, брошенные в теплое тесто, оплодотворяют его, наполняя животворящей силой. Толпа стала вместилищем могучих энергий. Над каждой головой, вокруг каждого флага прозрачно трепетало сияние. Дышлов, с порозовевшим лицом, расправив плечи, мощно, победно вышагивал, и вокруг его головы сиял розоватый нимб.

— Товарищи, держите шаг!.. Не растягиваться!.. — гудел в мегафон идущий впереди активист, мембранными звуками, словно невидимым металлическим жезлом, управляя толпой.

Шествие достигло вершины моста, стало стекать вниз. Одолев перевал, напоминало могучее воинство с наклоненными пиками, боевыми стягами. Грозно, мощно втягивалось в узкую горловину у Пашкова дома. Сжималось, взбухало, распирало теснины, шелестело, скребло фасады. По законам гидравлики, сжатое, ускорило свое продвижение, как река, покидая равнину, втягивается в узкое ущелье, где начинает мчаться, вскипать, пузыриться. Задние давили на передних, мегафон истошно кричал, ряды мешались, охрана с трудом сдерживала натиск людей. Стрижайло, стиснутый, чувствовал, как энергия света, пропитавшая толпу на вершине моста, преображается в энергию непреклонного, злого стремления. Лица людей стали злыми, мускулы напряглись. Подхватывали друг друга под локти, превращались в могучий таран, будто влекли огромное тупое бревно, волокли стенобитную машину, устремляя на Кремль.