Читать книгу - "Я/Или ад - Егор Георгиевич Радов"

генов в результате рождения, и вот он начинает двигаться в какую-то не ту сторону и становится хаотичным. Но стоит нам укротить его дерзкие клетки, как он опять будет стоять незыблемо, как скала, и об него будут разбиваться все неправильные глупости, как погибшие корабли.

На этом месте Егор Радов вспомнил памятник погибшим кораблям в Севастополе, где он гулял с бабушкой. Сияло солнце, и цвели цветы. Красивые матросы улыбались маленьким мальчикам — или это так казалось. Пионеры шли купаться строем и пели песни. Все было просто, как в детстве.

Петя, сумасшедший, судорожно всхлипнул. Он тоже вспомнил что-то свое и мучительно пробивался к этому сквозь горы химических препаратов, которые ему говорили:

— Стой! Куда?!

И он испуганно отходил назад, успокаивался и опять продолжал туктукать, словно пишущая машинка.

Врач Иван Иванович Иванов — олицетворение белого халата — закончил делать обход и прописал Егору Радову усиленный режим и лошадиные порции всего. Егор Радов был безучастен.

Потом все пошли есть геркулес. Овес успокаивает мозги, совсем как транквилизатор.

“Господи, господи, — думал умный сумасшедший (а умным хочу быть я). — Как же беззащитны мы против всего! Один порошок, и меняется весь наш мир! Нет, мозг — вряд ли скала, мозг — это все…” — говорил он и усмехался. Потом на него находило помутнение мыслей, вследствие не знаю чего, и он думал всякую чушь, бред, вздор, чепуху.

И зубы, жуя геркулес, были в упоенном восторге и тоже думали о чем-то своем, далеком и прекрасном — о маме и о первом половом акте.

Так все и происходило очень долгое время, достаточное для того, чтобы человеку, например, улететь на Луну. Егор Радов уже был на Луне, и поэтому у него остались одни воспоминания. Он был стар. Он лежал и пытался становиться каждой вещью, как этого требуют мудрецы, но под ложечкой сосало потерянное настоящее. Миллионы миллионов времен столпились над ним, как над постелью умирающего. Он был в тяжелом положении. Ему было никак.

Сумасшедшие плясали для него лезгинку. Но ничто не могло заставить его раскрыть глаза. Ибо он видел сквозь веки. А то, что видел, он уже видел, и больничное бытие продолжалось бесконечно, и не нужно было вставать с постели.

Егор Радов сам не знал, что с ним что-то произошло. Поскольку ему было вполне нормально, он лежал, что-то вспоминал, потом забывал; и хотя где-то в глубине его внутреннего мира сидело нечто ужасное, но и это было всего лишь настроением.

Иными словами, как принято говорить (и я сам это слышал), Егор Радов сошел с ума.

Глава пятая

Разговор в аминазинной

Две молоденькие сестры в белых халатах наполняли шприцы аминазином для введения внутрь организма.

— Завтра восьмой палате? — спросила одна.

— Почему же восьмой? Всем, кроме одиннадцатой и пятой, — ответила другая сестра и, задрав юбку, подтянула трусы.

— Ой, кто-то кричит! — сказала первая, прислушавшись. — Наверное, это Иванов, как он меня замучил… Хоть бы он умер, что ли!.. Все равно такому человеку жить — и себе плохо, и другим…

— Да, — согласилась другая сестра. — А вот еще в восьмой, так тот вообще лежит, и ему совершенно все равно… Ну прямо как мертвый!

— Это кто?

— Да как его… Радов, что ли…

— Батюшки! — всплеснула руками первая сестра. — Да это ж я! — и побежала в восьмую палату.

Лирическое отступление

Я написал лирическое отступление. Вот оно:

“О, как я ловил тебя памятью, я ждал твои губы, мокрые, и глаза; я гладил тебя, как кошку, я расплющивался о твои груди, я пил тебя, я был выпитым тобой; я больше ничего не знал, я был просто теплым зверем, который свертывается клубком под одеялом и ждет, чтобы его приласкали; я гулял ночью и что-то говорил себе; потому что я знал, что больше ничего плохого быть не может; я разделил с тобой мир, и я стал простым и физическим; я стал любить свое тело и твое тело; я молился нервам и не интересовался богами… Я сидел с тобой ночью в темной комнате, курил, и музыка играла, а рай меня не интересовал. Но это тоже настроение”.

Часть седьмая

Три Иванова

Стояло морозное утро. Главный вышел из своего дома, сел в машину и уехал. Когда он приехал, все были уже в сборе. Все поправили свои пиджаки, чтобы выглядеть опрятно и нормально. Главный прошел мимо здоровающихся с ним, кивая налево и направо.

Стояло морозное утро. В окно барабанил мелкий дождик. Главный сел за стол, небрежно просмотрел бумаги и сказал:

— Ну…

Все были во внимании. Секретарь встал и произнес, запинаясь:

— На сегодня у нас назначено обсуждение доклада товарища Иванова, который состоялся, как вы помните, вчера, в три часа дня, в этом здании. Кто имеет слово?

Иванов судорожно заерзал на стуле. Некоторые считали его сумасшедшим, потому что он все время что-то придумывал. Главный встал и небрежно бросил:

— Я могу начать…

И, не слушая одобрительных хлопков, он начал так:

— Наша страна заботится о здоровье граждан более, чем о чем бы то ни было. Здравоохранение… — я бы сказал, это прежде всего охранение больного организма от ошибок, что ли. Уже доказано, что одно больное тело может заразить пятьдесят тысяч здоровых людей… А одна больная душа… сколько она может наделать вреда?! Поэтому я с большим вниманием прочел доклад товарища… Иванова…

Главный сконфузился, ибо его фамилия тоже была Иванов. Секретарь поднял руку.

— Да, — сказал Главный.

— Извините, что мне пришлось вас прервать, — судорожно проговорил секретарь. — Дело в том, что сейчас по телевизору идут последние известия… Я обращаюсь в Президиум…

— Ваше обращение принято! — с удовольствием кивнул Главный.

Телевизор включили. Глаза вперлись в экран. Показывали большое заседание. Все присутствующие внимательно смотрели и ловили каждое слово.

— Итак, я остановился, — сказал Главный, — на проблеме, выдвинутой товарищем… Ивановым. Видите ли, дело в том, что первостепенно важно лечить ненормальных. Сегодня я прочитал утром газету — господи, какой кошмар! Мир сошел с ума! Верите ли — целый мир… Мир больше не в силах себя выносить. Он хочет самоубиться. Он воспринимает себя неправильно! И поэтому наш единый комитет, созданный для устроения ненормальности, крайне важен. Как я понял, товарищ Иванов предлагает ввести в вену больного мира (а таковым является Егор Радов) капсулу, в которой будут сидеть три уменьшенных нормальных человека. Кстати, после завершения моей речи мы прослушаем доклад инженера… Иванова о возможностях уменьшения. Итак, как я понял, по вене эти три нормальных человека двигаются в мозг, в котором и устраняют