Читать книгу - "Скорая помощь. Обычные ужасы и необычная жизнь доктора Данилова - Андрей Шляхов"

— Ничего… — Петрович невозмутим. — Умылся, перекусил, лег отдохнуть и помер. Субарахноидальное кровоизлияние. Тридцать восемь лет дураку было. Жена, двое детей. Теперь вдова и двое сирот. Тебе-то сколько?

— Сорок один.

— Дети есть?

— Дочка.

— Ну и решай, что делать. Каждый сам выбирает, где ему помирать…

Пациент Эдика молча залез в салон и устроился на заднем боковом сиденье, именуемом на «скорой» «креслом для сопровождающих». Обычно на нем едут родственники или друзья больного. Эдик уселся на единственное, оставшееся свободным место — рядом с водителем, и обернулся к Данилову.

— Запрашивай место, — протягивая ему свой «наладонник», сказал Данилов. — Мужчина сорока лет, че-эм-тэ, открытый перелом правой голени, кома и второго не забудь… да, и обрати внимание, чтобы места в одном стационаре дали!

Человеку свойственно ошибаться, говорили древние. Тем более — на Центре. Тем более — под конец смены. Вполне можно «не включить мозги» и дать «тяжелому» место в реанимации сто шестьдесят восьмой больницы, а «легкого» отправить в Первую градскую. Бывали прецеденты…

«Легкий» больной с любопытством оглядел убранство салона, стараясь не смотреть на манипуляции врача и фельдшера с его собратом по несчастью, и вдруг начал блевать. Блевал он обстоятельно, обильно, при этом деликатно пытаясь прикрыть рот обеими руками.

— Фу, не мог на улице… — поморщилась Вера.

— Ты б хоть окно открыл! — взревел Петрович.

— Эдик! Добавь своему пациенту сотрясение головного мозга средней тяжести, — подсказал Данилов.

— Есть, сэр! — откликнулся Эдик и тотчас же, устыдившись своей фамильярности, добавил: — Хорошо, Владимир Александрович.

Эдик уже третью смену стажировался в бригаде. Данилову он нравился. Толковый парень, знающий, вроде бы не вредный. Эдик имел все шансы стать нормальным врачом. Лет через несколько…

— Извините, пожалуйста, — смутился пациент, наконец-то закончив блевать. — У вас тряпка есть? Я подотру…

— Чего уж там, — свеликодушничала Вера, — дело житейское. Вы лучше скажите, как зовут вашего товарища.

— Он мне не товарищ, — пытаясь привести себя в порядок при помощи носового платка, ответил тот. — Мы не знакомы. Он подрядился меня домой довести и вот — довез, называется…

И после небольшой паузы, как-то совсем по-детски спросил:

— Можно выйти? Отряхнуться хотя бы…

— «Кузницу здоровья» дали, — доложил Эдик, возвращая Данилову «наладонник». — Сто шестьдесят восьмую.

Подобно всем новичкам, он тут же впитал в себя профессиональный жаргон и то и дело пользовался им, стараясь походить на бывалого «скоропомощника». Оксибутират натрия называет «Оксаной», магнезию — «магнолией», инфаркт миокарда — «Иваном Михайловичем»…

— В стационаре отряхнешься! — крикнул пациенту Петрович. — Через три минуты!

Петрович повернул ключ зажигания, нажал на педаль газа и плавно тронул машину с места.

— С Метастазом полчаса бы ехали, — Вера отодвинула оконное стекло, впуская в салон свежий воздух.

— Да уж, — согласился Данилов, прощупывая пульсацию сонной артерии на шее лежащего на носилках пациента.

Метастаз, по паспорту Георгий Иванович Ольшевский — худший из водителей шестьдесят второй подстанции. Он не любит мыться, но любит медленную езду со скоростью двадцать — тридцать километров в час. Со включенной светомузыкой — мигалкой и сиренами — Метастаз способен выжать из машины все сорок километров. В то же время он незлобив, ездит без аварий и безотказно выходит на замену в свой выходной, поэтому его и терпят.

Перемерив давление, Вера доложила:

— Девяносто пять на шестьдесят пять.

— Пациент определенно более жив, чем мертв. Пустячок, а приятно, — улыбнулся Данилов.

По прибытии в сто шестьдесят восьмую больницу, в то время пока машина ехала по территории, Данилов, выполняя требования инструкции, достал наладонник и нажал на нем кнопку, извещая диспетчера своей подстанции о прибытии в стационар. Когда машина остановилась, бригада разделилась надвое. Данилов и Вера выгрузили носилки с пострадавшим из салона, водрузили их на каталку и повезли «свой кадр» прямиком в реанимацию, минуя приемный покой, куда повел «своего» пациента Эдик. Петрович же остался «наводить порядок» в салоне.

В реанимации дежурил знакомый Данилову доктор.

— Как дежурство? — спросил он, беря карту вызова и расписываясь в приеме больного.

— Так себе, — пожал плечами Данилов.

— У нас тоже, — мотнул головой реаниматолог. — Три покойника, два кандидата, пять поступлений. Ваш — шестой.

— Покой нам только снится, — посочувствовал Данилов.

— Помотался бы как мы, — высказалась Вера на обратном пути. — Вообще не понимаю, как сидя на одном месте можно уставать на работе?

— Поработай в стационаре — поймешь! — посоветовал Данилов. — Везде свои сложности. Не забывай, что мы всегда имеем дело с одним больным, ну иногда, как сегодня, с двумя, а у них на двух врачей лежит от двенадцати до шестнадцати потенциальных «жмуриков». Порой не надвое, а на четыре части разрываться приходится. Потом — мы сдали больного и можем по пути на следующий вызов немного расслабиться, тоже плюс… И вообще — хорошо там, где нас нет.

— Это точно! — согласилась Вера. — Тем более нам, фельдшерам, кроме «скорой», и деться-то некуда. Не в медсестры же идти!

На улице Данилова с Верой ждал один Петрович. Уже покончивший с уборкой, он стоял возле своей распахнутой дверцы и с наслаждением курил.

Завидев свою бригаду, Петрович подскочил к заду машины и, распахнув настежь «задний проход», помог убрать носилки в салон.

— А где стажер? — спросила Вера, берясь за ручки опустевшей каталки, чтобы отвезти ее в тамбур приемного отделения.

— Еще не возвращался, — ответил Петрович. — Молодой еще, пока освоится.

— Наверно любезничает с кем-нибудь из девчонок, — предположила Вера. — Пойду шугану…

Она докатила каталку до входа, привычно вначале нажала на ручки каталки, а затем приподняла их, помогая своему «транспортному средству» перевалить через высокий порог приемного отделения, и скрылась за дверями, чтобы, спустя несколько секунд, высунуться из них и поманить рукой Данилова.

По озабоченному лицу Веры тот понял, что стряслось нечто неприятное, и поспешил в приемное, чувствуя, как в висках зарождается пульсирующая боль.

В приемном, при виде Эдика, пререкающегося с лысым мужчиной лет пятидесяти с круглым, скуластым лицом и узенькими щелочками глаз, Данилов обреченно вздохнул и почувствовал, что боль превратилась в обруч, безжалостно сдавливающий голову.

Причина для расстройства была основательной. Собеседником Эдика оказался известный на всю московскую «скорую» Соловей-разбойник — врач линейного контроля Соловьев, встреча с которым всегда заканчивалась для любой бригады плачевно, если не фатально. Как минимум — строгим выговором с лишением премии на год, а зачастую — и увольнением. Повсюду и везде Соловьев находил нарушения, сладострастно и безжалостно фиксировал их и всячески пытался раздуть при этом из мухи слона. Подобному служебному рвению имелось объяснение. Поговаривали, что Соловьев метит на место Сыроежкина, всесильного заместителя главного врача Станции скорой и неотложной помощи города Москвы, и оттого-то пытается выслужиться, роя носом землю. Данилов в эту версию не верил, считая Соловьева обычной закомплексованной сволочью, дорвавшейся до места, на котором можно безнаказанно и с пользой для себя издеваться над людьми.