Читать книгу - "Нора, или Гори, Осло, гори - Юханна Фрид"

– Я хочу домой, – сказала я.

Эмиль зажег сигарету. Вид у него был грустный. Он сказал, что все хорошо.

– Давай сядем?

Мы закурили. Эмиль поделился со мной своими голубыми «Кингс», царапающими горло. Мне хотелось лечь на горячий асфальт. Вскоре Эмиль начал показывать мне здания: недавно построенный пешеходный мост, вокзал, в котором показывали кино, церковный шпиль. Позвонил отец Эмиля – сказал, что подъезжает к станции. Мы поплелись по мучительной жаре на парковку. Видимо, близился дождь.

Нора оставалась со мной весь вечер. В машине, пока Эмиль с отцом неспешно болтали, а я разглядывала в окно ипподром; на экскурсии по саду (клубника, виноград в теплице); в доме – таком чистом, датском, успокаивающем. Ханне и Свен показали мне запасной велосипед для гостей. Я положила руку на седло и почувствовала, что она здесь сидела. Веснушки, губы, локоны. И разумеется, задница. В ушах гудело.

Мы сели ужинать в доме, и вскоре начался дождь. Крупные тяжелые капли и датский ветер. Раскаты грома. В компании родителей Эмиля гул в голове стих. Мать рассказывала о детях в детском саду. Они с Эмилем были похожи, и мне нравилось смотреть, как они болтают, нравились их голубые глаза за стеклами очков. Ханне и Свен оказались дружелюбными и ненавязчивыми. Они рассказывали о предстоящей поездке в отель «Свинеклёв» – курорт на морском побережье. Стол покрывала финская скатерть с узором из крупных цветов. Ради меня приготовили вегетарианский ужин. На десерт подали датские булочки – Эмиль рассказал родителям, что я их обожаю. Симпатичная семья с двухэтажным коттеджем и машиной. При взгляде на них я чувствовала щемящую нежность и покой; так бывает, когда гладишь крольчонка.

Почему-то меня удивило, что родные края Эмиля выглядят так. Я познакомилась с ним в такой обстановке, где он казался датчанином до мозга костей, немного бунтарем. И от его дома я подсознательно ожидала чего-то другого, более сурового. Но Дания – это не только традиционные коричневые трактиры, где позволено курить, и строители, пьющие «Туборг» на завтрак. Не только сквоттеры на Нёрребро, старые тетеньки с сигарами «Черутти» и безумная улыбка Пиа Кьерсгор. Коттеджный поселок Solskinshøjen, то есть «Солнечный холм», был словно картинка из детской книжки. Рядом находились луга для выпаса лошадей, большой ипподром, лиственный лес.

С одной стороны, мне казалось странным, что Эмиль вырос в таком месте. С другой – все встало на свои места. Эмиль был таким цельным, что делился своей цельностью с окружающими. Он не допустил бы, чтобы я упала на перроне и разбила лицо. Разумеется, нет. Мне хотелось, чтобы ужин длился вечно, хотелось купаться в этом теплом желтом свете, к которому Нора не имела никакого отношения. В котором ей не было места. Там сидела я. Я и никто другой. К сожалению, ужин закончился, и мы поднялись в спальню. И снова в голове начало гудеть. Бум-бум – звучало внутри. Звук проникал в уют, в желтый свет лампы, впуская внутрь колючую тревогу. Холодный привкус во рту. Эмиль сказал, что я могу уехать, когда захочу.

– Ты не обязана здесь оставаться, если тебе некомфортно, – сказал он.

Без тревоги в голосе. С легким зевком на конце. Я ощутила панику. Ведь так Кьеркегор определял ангст? Страх, который нельзя выразить словами?

Мы легли спать. Постельное белье пахло свежестью.

– Godnat, – пожелал он мне спокойной ночи и поцеловал. – Я правда рад, что ты поехала со мной.

И закрыл глаза.

После того как Эмиль заснул, я еще долго лежала, зажав телефон в руке, и разглядывала Нору. Я пялилась на экран, пока перед глазами не замелькали черные точки. Какой странной была Норвегия. В глазах Норы таились сосны и горные вершины. Нефтяной фонд и равнодушие к политике Евросоюза. Густые брови красивой формы. Казалось, она не накрашена. Глядя на фото Норы, я остро ощущала собственные черты лица. Щеки распухали, рот кривился. Портрет был дорожным указателем, стрелкой, направленной в сторону Норвегии, но и в мою сторону тоже. На мое уродливое лицо. Когда я смотрела на Нору, мое уродство становилось невыносимым. Я никогда не была красавицей, даже симпатичной меня можно было назвать с трудом, но сейчас все стало еще хуже. Лицо Норы искажало, деформировало мои черты. С таким лицом жить нельзя. Его надо спрятать от глаз людских. Сама я бы никогда не отважилась так прямо смотреть в камеру. Я предпочитала позировать вполоборота. Так проще придать взгляду смелое, здоровое выражение.

Я понимала: что бы я ни делала эту неделю и всю последующую жизнь, мне никогда не стать такой, как Нора. Веснушки, волнистые волосы, четко очерченные губы, изящно изогнутые брови, открытая, простодушная улыбка. Все это не про меня. Внутри меня одно дерьмо. Дерьмо и Норвегия. И желание нацепить на голову бумажный пакет.

Нора сливалась со своей страной, ее портрет был точнее любой карты. Это была картина иных географических возможностей со всеми вытекающими последствиями. Иная жизнь. Снег. Чистый белый снег. Горные лыжи. Здоровая жизнь, богатая, полноценная. Крепкие норвежцы на лыжне. Красные щеки. Я не умею кататься на лыжах. В школе меня не учили. Пытаясь войти в эту картину, я поскользнулась на тонком льду. В Норвегии все было как дома, но лучше. Леса зеленее, кроны ценнее. Было так мучительно представлять себе эту сияющую картину, но я не могла ее прогнать. Я приняла решение: я не хочу продолжать отношения с Эмилем, если он увидится с Норой в Копенгагене.