Читать книгу - "Американец - Массимилиано Вирджилио"

– Не смотрите на меня так, – сказал директор, попыхивая бластовой трубкой «Савинелли», на которую подчиненные скинулись ему в Рождество. – Сам знаю, что это чушь несусветная, но приказы отдаю не я. – Он открыл ящик письменного стола и вынул подписанную генеральным директором телефонограмму. – Я только что получил из Неаполя извещение о замораживании всех прошений, поданных до шестнадцатого марта. – Он сокрушенно развел руками. – Нам остается только молиться, чтобы эти ушлепки из «Красных бригад» побыстрее очутились за решеткой…

В тот вечер отец заперся в своей комнате и, преклонив колени, обратился с молитвой к статуэтке Николая Чудотворца, стоявшей на комоде. Соседи по квартире – три неаполитанца, которые, как и он, работали в банке и ждали перевода, – предложили присоединиться к ним и поужинать морепродуктами в Старом городе, но отец отказался, сославшись на температуру. Когда он убедился, что все наконец ушли, то взял телефонную трубку, набрал номер и дождался ответа.

– Алло, – сказала моя мать.

– Анна, – произнес отец. – Сядь и послушай.

Он почувствовал, как учащенно забилось ее сердце. Полным именем он называл жену, только если дело принимало действительно скверный оборот.

– Завтра собери чемоданы и подготовь малыша. Вечером я за вами приеду.

Ярость, к тому времени накопившаяся у него внутри, при этих словах улетучилась.

– Не волнуйся, – продолжил он. – Я теперь хорошо зарабатываю, мы подыщем славную квартиру. Городок небольшой, но милый. Люди приветливые. Со своими гороскопами ты легко найдешь себе новых подруг, вот увидишь. И это идеальное место для ребенка…

Положив трубку, Эдуардо взглянул на безучастного гипсового Николая Чудотворца: седая борода, желтая митра, правая рука поднята в жесте благословения, в левой – три золотых шара. Отец обхватил голову ладонями, потом впился зубами в собственную руку, наконец, схватил статуэтку и швырнул ее в стену, отчего она разлетелась на мелкие части.

* * *

Прошло около двух месяцев после переезда в Неаполь, когда случилось событие, навсегда изменившее отношения между нашими с Лео семьями.

Мама теперь вела ежемесячную рубрику «Гороскоп от Анны» в бюллетене Клуба по организации досуга банковских служащих. Наш дом всегда был этакой мини-обсерваторией, откуда следили за бесконечным движением и взаимовлиянием Солнца, Луны и прочих небесных тел. Астрология была единственным связующим звеном между мамой и реальным миром, благо всегда находился кто-то – чаще всего пожилая дама в мехах или юная девушка с разбитым сердцем, – кому необходим гороскоп.

Представитель банковского профсоюза познакомил ее с членами Клуба, ответственными за выпуск бюллетеня, и уже через несколько недель ей доверили сочинение фраз типа «Вскоре тебя ждет незапланированная финансовая сделка» или «Ты встретишь особенного человека». Этого было достаточно для издания, которое никто не читал и в редакции которого никто ни разу не задался вопросом, почему Раку (знак зодиака моего отца) всегда доставались предсказания исключительно профессионального толка. Ни намека на перемены в личной жизни (не стоит забивать мужчине голову всякой чепухой), ни слова о физической форме (ее Эдуардо и так прекрасен) – только работа и деньги. Отец и сам частенько просил совета:

– Нана, что там у меня на ближайшие дни?

– Все плохо. Ты окажешься под влиянием ретроградного Юпитера.

– На следующей неделе будет распродажа казначейских векселей, на которые я очень рассчитываю.

– Лучше повременить. Скоро наступят два благоприятных секстиля Марса и Венеры.

Дело было осенью. Как-то во вторник Анна зашла в редакцию бюллетеня, чтобы отдать напечатанные на машинке гороскопы на месяц. Ее ждал директор Джорджо. Ему не терпелось поделиться своей новой идеей – предложить сотрудницам (женам банковских служащих) описать улицы, по которым те ходят изо дня в день. Мама тоже получила задание: целую неделю внимательно смотреть по сторонам и потом перенести свои впечатления на бумагу.

Следующие несколько дней она летала как на крыльях. Впервые после возвращения в Неаполь моя мать попыталась выбраться из своей раковины. Целую неделю она праздно шаталась по нашему кварталу. Затем настал вечер, когда она попросила отца приготовить ужин и уложить меня спать. И всю ночь просидела за кухонным столом, набирая текст на своей «Оливетти», – наутро статья была готова. Мама сетовала на непрезентабельность улиц, запустение, царившее не только в городских закоулках, но даже в парке Каподимонте, который некогда был летней королевской резиденцией, а теперь превратился в городскую свалку.

Однако наибольшего внимания заслуживает тот факт, что после землетрясения прошло уже четыре года, а пострадавшие до сих пор живут в грязных бараках без удобств, и никому нет до этого дела, властям в первую очередь.

Гражданский пафос ее репортажа в финале оборачивался столь пламенным призывом к городской администрации, что Джорджо, сидя в конторе за пыльным письменным столом, окрестил его «пазолиниевским». Мама призналась, что не слишком хорошо знакома с творчеством фриулийского писателя. «Честно говоря, – добавила она, – я ни строчки этого Пазолини не читала».

Через несколько дней бюллетень вышел из печати и разлетелся по всем отделениям банка на Апеннинском полуострове. Посыпались телефонные звонки с поздравлениями. «Злободневность» и «высокая социальная значимость» статьи моей матери вызвали восхищение и у коллег Эдуардо. Даже замглавы фондового отдела, куда отец попал после перевода, прислал ей записку, где признался, что «потрясен халатностью, с которой относятся к архитектурному памятнику такого уровня».

Отец радовался успеху жены и получал удовольствие оттого, что эта история придала ему определенный вес в глазах коллег, но очень скоро все его мысли снова обратились к индексу Миланской фондовой биржи. С появлением телетекста Rai Televideo он мог просматривать биржевой бюллетень, сидя дома, и контролировать, на сколько скакнули котировки тех или иных ценных бумаг. «Фиат», «Дженерали», «Алиталия», «Медиобанка»… Знак «+» рядом с названием интересующей компании приводил Эдуардо в восторг, «—» – в уныние. Хотя бывало и наоборот: порой восторг вызывали минусы, а уныние – плюсы.

У меня же к этому времени появился новый друг. Его звали Даниеле, и был он сыном нашей учительницы Ады. Всякий раз, когда кто-то из учителей отменял занятие, чтобы не искать им замену, нас распределяли парами по другим классам, при этом старшие должны были «усыновить» ребенка из детского сада. За мной закрепили Даниелино.

В свои четыре года он отличался от сопляков-сверстников, которые только и знали, что все время хныкали. Чаще всего мы играли в футбольные карточки или вымещали накопившуюся злобу на его тряпичном пупсе – в ту пору такие куклы были почти у всех. Даниеле с ним не расставался, что стало поводом для издевок, и к нему прилипло прозвище Карапуз – Даниелино Карапуз. Все относились к нему настороженно, поскольку он был из другого района, а мне он нравился.